суббота, 10 февраля 2018
Она просыпается долго и лениво. Медленно ведёт руками по простыне, ложится удобнее. Выходной, никуда не нужно торопиться, будильник молчит и даже занудные утренние смски кредитах, скидках и прочем мусоре окуклились и не пиликают как заведенные.
Выходной... Осознание греет, как солнечный луч, нагло пробивающийся сквозь неплотно задернутую с вечера штору. Сегодня он совсем не раздражает, даже наоборот - будто гладит невесомо и ласково по щеке, шее, волосам. Мысли лениво плывут в голове как листья по осеннему пруду - лениво, даже не пытаясь обгонять друг друга. Рядом с кроватью шумно дышит Граф - ее самый лучший лохматый друг с мокрым носом, мягкими ушами и самым большим в мире сердцем. Он знает, что на кровать можно утром только когда позовёт, и терпеливо ждет.
"Тебе бы мужика нормального найти" - всплывает в голове из недавнего. "Тебе бы мужика нормального найти" - эту фразу она слышит периодически. Чаще всего от тех, кому в общем и целом срать, какой у нее мужик и на неё саму.
Нормального. Найти. даже звучит как-то по-идиотски. Как найти в лесу мега большой и не червивый гриб или эксклюзивный лифчик от VICTORIA’S SECRET со скидкой 99,9% - ничего невозможного, но не явояется простым обыкновеннвм делом. Нужно просто найти.
Где б его взять такого, как Граф, чтобы "или сюда" только когда хочешь? Хотя... С такими ей тоже скучно, она себя знает. Нормальные во всеобщем понимании ей нравились редко или никогда. Рядом были те, кто притягивал физически, те, кто "пусть будет, если хочешь", те по кому сходишь с ума от переживаний, адреналина, от кого ломка и ломко внутри, те, кто хотят и кого она хочет, но нет того, кому хочется сказать утром без подтекста "иди сюда". И чтобы он просто пришел и был рядом. Просто так. Когда-то был. Наверное, самый нормальный со всех сторон по мнению её родных и друзей, но самый непонятный, ненормальный и от этого самый лучший для нее самой. Единственно возможный. Его даже не нужно было звать по утрам, он просто был... Был.
Она снова переворачивается, будто бы на другом боку это уже совсем, совсем другая история.
"Тебе бы мужика нормального найти" - естественно "от всего сердца" желают и в будни и на все красные дни календаря, коллеги, знакомые, и даже некоторые родственники. Причем чаще настолько дальние, что встретив на улице у нее порой сама собой всплывает мысль "где-то я этого человека видела, но где...", и только потом вспоминает фото с юбилея кого-то из родни и там эта тётьглаша была в вырвиглазном платье с идиотским дветком на груди. А сама тётьглаша упорно называет её Катей, а когда она её поправляет - третий раз за последние пять минут - тётьглаша кивает, но упорно зовет Катей. Их не заботит какой у нее мужик, им нужно спросить, чтоб быть как все тётьглаши и чтобы у нее было как у всех. А ещё она видит интерес в их глазах - как у неё, с кем трахается, а вдруг так бывает, чтоб без "найти нормального мужика", а просто, потому что физиология, никого не хочет дома из посторонних и ВДРУГ ей ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хорошо так, как есть? Ужасно, правда? Особенно с точки зрения их, нашедших нормального...
Она ярко подводит глаза, взбивает волосы, ногти-стиллеты - в черный или кровавое бордо, на длинные пальцы золото, а на шею что-то шлейфом терпко-горькое. Сексуальное. Она не будет искать нормального, она вообще не будет искать. Возможно, встретит себе... нормальнУЮ и пусть они все утрутся...
Нетерпеливый перебор лап по линолеуму, с еле слышным клацанькм когтей, отвлекает ее от мыслей. Она чувствует как напряжено тело, и от утренней расслабленности не осталось и следа. Да пошло оно все! Граф уже сел и ждет, преданно глядя в глаза. Так бескорыстно любить могут только четвероногие друзья, родители и совсем мало людей... Совсем мало. Не обязательно нормальных в самом общем плнимаении, а скорее даже наоборот.
Она улыбается, переворачивается на спину и хлопает тихонько ладонью по кровати - Иди сюда...
Выходной... Осознание греет, как солнечный луч, нагло пробивающийся сквозь неплотно задернутую с вечера штору. Сегодня он совсем не раздражает, даже наоборот - будто гладит невесомо и ласково по щеке, шее, волосам. Мысли лениво плывут в голове как листья по осеннему пруду - лениво, даже не пытаясь обгонять друг друга. Рядом с кроватью шумно дышит Граф - ее самый лучший лохматый друг с мокрым носом, мягкими ушами и самым большим в мире сердцем. Он знает, что на кровать можно утром только когда позовёт, и терпеливо ждет.
"Тебе бы мужика нормального найти" - всплывает в голове из недавнего. "Тебе бы мужика нормального найти" - эту фразу она слышит периодически. Чаще всего от тех, кому в общем и целом срать, какой у нее мужик и на неё саму.
Нормального. Найти. даже звучит как-то по-идиотски. Как найти в лесу мега большой и не червивый гриб или эксклюзивный лифчик от VICTORIA’S SECRET со скидкой 99,9% - ничего невозможного, но не явояется простым обыкновеннвм делом. Нужно просто найти.
Где б его взять такого, как Граф, чтобы "или сюда" только когда хочешь? Хотя... С такими ей тоже скучно, она себя знает. Нормальные во всеобщем понимании ей нравились редко или никогда. Рядом были те, кто притягивал физически, те, кто "пусть будет, если хочешь", те по кому сходишь с ума от переживаний, адреналина, от кого ломка и ломко внутри, те, кто хотят и кого она хочет, но нет того, кому хочется сказать утром без подтекста "иди сюда". И чтобы он просто пришел и был рядом. Просто так. Когда-то был. Наверное, самый нормальный со всех сторон по мнению её родных и друзей, но самый непонятный, ненормальный и от этого самый лучший для нее самой. Единственно возможный. Его даже не нужно было звать по утрам, он просто был... Был.
Она снова переворачивается, будто бы на другом боку это уже совсем, совсем другая история.
"Тебе бы мужика нормального найти" - естественно "от всего сердца" желают и в будни и на все красные дни календаря, коллеги, знакомые, и даже некоторые родственники. Причем чаще настолько дальние, что встретив на улице у нее порой сама собой всплывает мысль "где-то я этого человека видела, но где...", и только потом вспоминает фото с юбилея кого-то из родни и там эта тётьглаша была в вырвиглазном платье с идиотским дветком на груди. А сама тётьглаша упорно называет её Катей, а когда она её поправляет - третий раз за последние пять минут - тётьглаша кивает, но упорно зовет Катей. Их не заботит какой у нее мужик, им нужно спросить, чтоб быть как все тётьглаши и чтобы у нее было как у всех. А ещё она видит интерес в их глазах - как у неё, с кем трахается, а вдруг так бывает, чтоб без "найти нормального мужика", а просто, потому что физиология, никого не хочет дома из посторонних и ВДРУГ ей ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хорошо так, как есть? Ужасно, правда? Особенно с точки зрения их, нашедших нормального...
Она ярко подводит глаза, взбивает волосы, ногти-стиллеты - в черный или кровавое бордо, на длинные пальцы золото, а на шею что-то шлейфом терпко-горькое. Сексуальное. Она не будет искать нормального, она вообще не будет искать. Возможно, встретит себе... нормальнУЮ и пусть они все утрутся...
Нетерпеливый перебор лап по линолеуму, с еле слышным клацанькм когтей, отвлекает ее от мыслей. Она чувствует как напряжено тело, и от утренней расслабленности не осталось и следа. Да пошло оно все! Граф уже сел и ждет, преданно глядя в глаза. Так бескорыстно любить могут только четвероногие друзья, родители и совсем мало людей... Совсем мало. Не обязательно нормальных в самом общем плнимаении, а скорее даже наоборот.
Она улыбается, переворачивается на спину и хлопает тихонько ладонью по кровати - Иди сюда...
суббота, 06 января 2018
«Не смотрите вы так
Сквозь прещуреный глаз,
Джентльмены, бароны и леди
Я за двадцать минут
Опьянеть не смогла
От бокала холодного бренди
Ведь я институтка
Я дочь камергера
Я - черная моль
Я - летучая мышь
Вино и мужчины -
Моя атмосфера
Привет эмигрантам,
Свободный Париж!
И, вот, я - проститутка
Я - фея из бара
Я - черная моль
Я - летучая мышь
Вино и мужчины -
Моя атмосфера
Привет эмигрантам,
Свободный Париж!»
Сквозь прещуреный глаз,
Джентльмены, бароны и леди
Я за двадцать минут
Опьянеть не смогла
От бокала холодного бренди
Ведь я институтка
Я дочь камергера
Я - черная моль
Я - летучая мышь
Вино и мужчины -
Моя атмосфера
Привет эмигрантам,
Свободный Париж!
И, вот, я - проститутка
Я - фея из бара
Я - черная моль
Я - летучая мышь
Вино и мужчины -
Моя атмосфера
Привет эмигрантам,
Свободный Париж!»
Было время в душе порхали бабочки от просто встречи, запаха леса, возможности быть с кем-то или кем-то. Теперь так сложно чувствовать счастье.... Теперь мне мало, что ты сжимаешь мои плечи или говоришь «ну как дела кот?" Теперь хочу чувствовать твоё дыхание у моей шеи, когда меня уже нет... Хочу боли, несильной... Чтобы почувствовать жизнь, заглянуть за эту дверь, за край жизни. А ты молча сидишь, уставившись мне в колени, а я говорю тебе, как мне все надоело.... Всю жизнь послушно иду за тобой на самую-самую темную улицу с завязанными глазами, на ощупь, и лишь по твоему голосу понимаю где я! Если долго смотреть в точку, то кажется, что она движется, расползается темными кляксами, заполняет собою пространство, приобретая различные формы. Если долго хотеть умереть, то однажды понимаешь, что лежишь в темноте уже две недели и не ешь, и все как-то похер... Ну что же, здравствуй моя снежная грусть. Что?... В свете мерцающих новогодних лампочек пируешь в одиночестве? Хозяйка всего и вся, твои пальцы такие тонкие как в японских мультиках. Ты как мой личный призрак без лица, приходишь и смотришь мне в глаза, как некое собрание образов мира, тебе наверное уже тысяча лет и ты самый меткий стрелок, но за мной не нужно охотиться.... Искрящийся снежок мерцает в сумерках, а здесь никогда никто ничего не помнит... Добро пожаловать в Рай....
четверг, 28 сентября 2017
Иногда чувствуешь себя лампочкой.
Ты связан с кем-то контактом, и стоит этому кому-то появиться - ты загораешься. Горишь, светишь. И он светит. И вокруг светло. И от тебя. И от него. И от вас. Иногда светло не только вам.
Этот взаимный контакт очень ценен. И ты держишься за него. Бережешь.
Бывает, что он или ты перегораешь. Просто пух... и всё. Так бывает. И тут два варианта: заменить внутри пружинку накаливания, запаять, починить, вернуть свет и гореть вместе или... сменить лампочку.
Второй вариант легче, конечно. Зато после первого как правило лампочка горит дольше, порой не так ярко, но надёжнее.
Иногда попадаются связи, где ты лампочка, а на другом конце только тумблер. Выкл/Вкл. Когда удобно - вкл, когда нужно, чтобы ты не был в чьей-то жизни - выкл. Удобно же? Правда? Когда нужно - светло, когда надоел или появилась другая, более уместная в это момент лампочка - просто снова перевести тумблер в положение Выкл.
Есть только одна проблема, когда долго и усердно дергаешь выключатель, контакт перетирается и в определенный момент не срабатывает. Как не перещелкивай, лампочка больше не загорится. Перегорел. Нет контакта. Нет сети. Нет связи. И уже не будет. Чтобы не перегореть, нужно уметь отключаться. Сложно, но необходимо.
Порой ты делаешь вид, что не замечаешь чего-то, чтобы не ставить человека в неудобное положение. И в этот момент светишь изо всех сил в лица, чтобы кто-то не смог увидеть того, кто за твоей спиной. Отвлекаешь внимание на себя потому что так проще. Сейчас. Ты делаешь вид, что не видишь чьё-то неудобство и слабость.
Порой ты молчишь, чтобы не разбивать чьи-то мечты и иллюзии. Гасишь свою лампочку, ведь темнота - друг. Пусть. Кому-то с закрытыми глазами по жизни проще, а тебе? Если это твой человек, то ты делаешь ему даже легче, погружая мир вокруг него в темноту. Пусть. Ты молчишь, потому что так кому-то будет легче.
Порой ты несешь полный бред просто ради того, чтобы поддержать кого-то. Ты переливаешься всеми цветами радуги, забирая все внимание на себя, чтобы кто-то забыл свою боль. Ты - клоун. Ты - шут. Сегодня ты не лампочка, ты гирлянда! Не важно каково тебе от перепадов напряжения, сейчас важно чтобы кто-то, тот. кому нужна поддержка, видел только свет, много света.
Твоя лампочка всегда соединена контактами со многими, многими лампочками. За некоторыми контактами ты следишь особенно тщательно, изолируешь от коррозии и повреждений. Ты дорожишь этими контактами. И есть только одна проблема - ты бережешь эти контакты только до половины - своей половины. Дальше дотянуться невозможно. И порой, что бы ты не делал, как бы ни старался, контакт всё равно перегорает. У всех бывает такой период. Период перегоревших лампочек...
Ты связан с кем-то контактом, и стоит этому кому-то появиться - ты загораешься. Горишь, светишь. И он светит. И вокруг светло. И от тебя. И от него. И от вас. Иногда светло не только вам.
Этот взаимный контакт очень ценен. И ты держишься за него. Бережешь.
Бывает, что он или ты перегораешь. Просто пух... и всё. Так бывает. И тут два варианта: заменить внутри пружинку накаливания, запаять, починить, вернуть свет и гореть вместе или... сменить лампочку.
Второй вариант легче, конечно. Зато после первого как правило лампочка горит дольше, порой не так ярко, но надёжнее.
Иногда попадаются связи, где ты лампочка, а на другом конце только тумблер. Выкл/Вкл. Когда удобно - вкл, когда нужно, чтобы ты не был в чьей-то жизни - выкл. Удобно же? Правда? Когда нужно - светло, когда надоел или появилась другая, более уместная в это момент лампочка - просто снова перевести тумблер в положение Выкл.
Есть только одна проблема, когда долго и усердно дергаешь выключатель, контакт перетирается и в определенный момент не срабатывает. Как не перещелкивай, лампочка больше не загорится. Перегорел. Нет контакта. Нет сети. Нет связи. И уже не будет. Чтобы не перегореть, нужно уметь отключаться. Сложно, но необходимо.
Порой ты делаешь вид, что не замечаешь чего-то, чтобы не ставить человека в неудобное положение. И в этот момент светишь изо всех сил в лица, чтобы кто-то не смог увидеть того, кто за твоей спиной. Отвлекаешь внимание на себя потому что так проще. Сейчас. Ты делаешь вид, что не видишь чьё-то неудобство и слабость.
Порой ты молчишь, чтобы не разбивать чьи-то мечты и иллюзии. Гасишь свою лампочку, ведь темнота - друг. Пусть. Кому-то с закрытыми глазами по жизни проще, а тебе? Если это твой человек, то ты делаешь ему даже легче, погружая мир вокруг него в темноту. Пусть. Ты молчишь, потому что так кому-то будет легче.
Порой ты несешь полный бред просто ради того, чтобы поддержать кого-то. Ты переливаешься всеми цветами радуги, забирая все внимание на себя, чтобы кто-то забыл свою боль. Ты - клоун. Ты - шут. Сегодня ты не лампочка, ты гирлянда! Не важно каково тебе от перепадов напряжения, сейчас важно чтобы кто-то, тот. кому нужна поддержка, видел только свет, много света.
Твоя лампочка всегда соединена контактами со многими, многими лампочками. За некоторыми контактами ты следишь особенно тщательно, изолируешь от коррозии и повреждений. Ты дорожишь этими контактами. И есть только одна проблема - ты бережешь эти контакты только до половины - своей половины. Дальше дотянуться невозможно. И порой, что бы ты не делал, как бы ни старался, контакт всё равно перегорает. У всех бывает такой период. Период перегоревших лампочек...
воскресенье, 03 сентября 2017
Порой хочется чувствовать себя свободным. От всего и всех.
Раскинуть руки, задрать голову вверх и дышать как кот - открытым ртом. Ловить ветер кончиками пальцев и чувствовать солёный бриз на губах... Или не бриз, но это не важно. Важно чувствовать. Всем телом, всей открытой грудной клеткой, сердцем.
Ветер ласково трогает волосы, спутывая их, но даря ощущение заботы и комфорта. Так трогал только один человек - ласково, от висков к затылку, задержаться на макушке и снова, и по кругу. Зажмуриваешься. Соль щиплет глаза, а горло давит, будто пил и глотнул больше, чем нужно. Это всё бриз.
Сесть на берегу, обхватив руками колени и попытаться найти линию горизонта, там, где звезды целуют воду и отражаются в ней, будто целуют сами себя. Искать глазами, вглядываться и не находить. Чувствовать, что ты в бесконечности. Такой маленький, такой невесомый и незначимый. Как песчинка. И в то же время осознавать, что для кого-то ты целый мир. Ты всё и ничего, песчинка и вселенная.
На самом деле ты никогда не будешь свободен - всё иллюзия. Надоедают навязчивые телефонные звонки, сообщения месседжера "Где ты?", "Всё хорошо?". И ты швыряешь телефон в угол и накрываешь его подушкой, хлопаешь крышкой ноута и "забываешь" планшет в ванной. Потому что свобода. Мнимая и придуманная. Из головы ничего не уходит и мысли по кругу как цирковые лошади. Тыг-дык... Тыг-дык... Но на время кажется, что ты один и вот оно - чувство свободы. Отключаешь голову, достаешь вино... Тыг-дык... Мысли кружатся в хороводе, и тебе хорошо! Те самые мысли-лошади превращаются в пегасов и... фьють! Тебе никто не нужен! Тебе хорошо! Ты свободен! Иииха?
Но ты точно знаешь, что нет ничего хуже, когда ноут, телефон и даже старенький планшет, который почти не держит батарею - сговорились и молчат.
И ты вдруг в полной мере осознаешь, что свободен до стадии "не нужен никому". У всех вдруг свои дела и семьи, свои заботы и радости, а ты тут и тебе плохо. Или не плохо, просто... Неужели трудно просто написать "Где ты? Всё хорошо?"
Утыкаешься лбом в колени, двигаешь телефон ближе. А в голове снова по кругу, пока не пиликнет месседжер, оповещая, что ты нужен. Камень с души. Можно снова хотеть свободы и побыть одному. Только на сообщение ответить - там волнуются, там шлют сигналы о твоей значимости.
Это греет. Небо уже не кажется таким далёким и холодным, а звезды такими насмешливыми нарциссами, целующими своё отражение в водной глади. Сейчас вообще кажется, что мир принадлежит только тебе. Хотя... Так оно и есть до тех пор, пока твои люди принадлежат тебе. Пока они с тобой и шлют маяки, заботятся и помнят.
Задираешь голову вверх и кажется, что падаешь в небо, кружась и паря, как первые, ажурно-хрустальные снежинки. Горло потихонечку отпускает, и глаза не щиплет. Всматриваешься, пытаясь составить созвездия, а потом взгляд цепляется за падающую звезду. Загадать желание и верить, что исполнится. Обязательно исполнится.
Раскинуть руки, задрать голову вверх и дышать как кот - открытым ртом. Ловить ветер кончиками пальцев и чувствовать солёный бриз на губах... Или не бриз, но это не важно. Важно чувствовать. Всем телом, всей открытой грудной клеткой, сердцем.
Ветер ласково трогает волосы, спутывая их, но даря ощущение заботы и комфорта. Так трогал только один человек - ласково, от висков к затылку, задержаться на макушке и снова, и по кругу. Зажмуриваешься. Соль щиплет глаза, а горло давит, будто пил и глотнул больше, чем нужно. Это всё бриз.
Сесть на берегу, обхватив руками колени и попытаться найти линию горизонта, там, где звезды целуют воду и отражаются в ней, будто целуют сами себя. Искать глазами, вглядываться и не находить. Чувствовать, что ты в бесконечности. Такой маленький, такой невесомый и незначимый. Как песчинка. И в то же время осознавать, что для кого-то ты целый мир. Ты всё и ничего, песчинка и вселенная.
На самом деле ты никогда не будешь свободен - всё иллюзия. Надоедают навязчивые телефонные звонки, сообщения месседжера "Где ты?", "Всё хорошо?". И ты швыряешь телефон в угол и накрываешь его подушкой, хлопаешь крышкой ноута и "забываешь" планшет в ванной. Потому что свобода. Мнимая и придуманная. Из головы ничего не уходит и мысли по кругу как цирковые лошади. Тыг-дык... Тыг-дык... Но на время кажется, что ты один и вот оно - чувство свободы. Отключаешь голову, достаешь вино... Тыг-дык... Мысли кружатся в хороводе, и тебе хорошо! Те самые мысли-лошади превращаются в пегасов и... фьють! Тебе никто не нужен! Тебе хорошо! Ты свободен! Иииха?
Но ты точно знаешь, что нет ничего хуже, когда ноут, телефон и даже старенький планшет, который почти не держит батарею - сговорились и молчат.
И ты вдруг в полной мере осознаешь, что свободен до стадии "не нужен никому". У всех вдруг свои дела и семьи, свои заботы и радости, а ты тут и тебе плохо. Или не плохо, просто... Неужели трудно просто написать "Где ты? Всё хорошо?"
Утыкаешься лбом в колени, двигаешь телефон ближе. А в голове снова по кругу, пока не пиликнет месседжер, оповещая, что ты нужен. Камень с души. Можно снова хотеть свободы и побыть одному. Только на сообщение ответить - там волнуются, там шлют сигналы о твоей значимости.
Это греет. Небо уже не кажется таким далёким и холодным, а звезды такими насмешливыми нарциссами, целующими своё отражение в водной глади. Сейчас вообще кажется, что мир принадлежит только тебе. Хотя... Так оно и есть до тех пор, пока твои люди принадлежат тебе. Пока они с тобой и шлют маяки, заботятся и помнят.
Задираешь голову вверх и кажется, что падаешь в небо, кружась и паря, как первые, ажурно-хрустальные снежинки. Горло потихонечку отпускает, и глаза не щиплет. Всматриваешься, пытаясь составить созвездия, а потом взгляд цепляется за падающую звезду. Загадать желание и верить, что исполнится. Обязательно исполнится.
вторник, 15 августа 2017
Старый растянутый свитер грубой вязки с высоким воротом, длинными рукавами, которые можно подвернуть в два раза чуть не до локтя, с дырками кое-где, будто в него стреляли дробью, но... Он такой тёплый, уютный, мягкий. Когда надеваешь его, чувствуешь себя дома. Такое детское "чик-чик, я в домике".
Можно натянуть рукава на пальцы, а перёд на подтянутые к груди колени, не боясь растянуть или испортить форму - он старый, ему не страшно.
Можно зарыться носом в высокий воротник и вдохнуть родной запах - дома, немного пыли, где-то, наверное, даже сигарет или туалетной воды, крема для рук...
Этот свитер видел много всего, и ты надеваешь его тогда, когда тебе хочется уюта. И снаружи, и внутри. Ты можешь одеть его со старыми, вытянутыми трениками, выглядящими так, будто они были с боем отобраны у бомжей, а можешь просто с трусами.
Ты можешь залезть в нем на подоконник, поставив рядом чашку с чаем или что покрепче, не боясь посадить пятно. И даже если ты откроешь окно, подставляя лицо прохладному ветру, слушая как по подоконнику дождь барабанит что-то то ли из Боба Марли, то ли из Нирваны, тебе не будет холодно. Он тебя защитит. Как в детстве. Только тогда была пижама, которую лучше бы не растягивать. А за стенкой спали родители. И вот это чувство, когда украдкой, когда ты один в целом мире, когда только ты, дождь и пижама. Когда отражающиеся в фонарях огни казались волшебными светлячками... Ты король мира!
А сейчас, сидя на подоконнике, в свитере, в своей квартире, ты точно так же смотришь на лужи, но мысли какие-то совсем другие. Обыденные. Далёкие от волшебных светлячков.
Мы - взрослые, которые когда-то были детьми, но мало кто из нас об этом помнит. Прав был старик Экзюпери.
И всё чаще и чаще, чтобы сказать человеку о том, что та или иная вещь имеет ценность, мы называем её стоимость. Пытаемся доказать, что да, вот это ого-го! Вы только посмотрите на ценник!
Только у этого самого свитера, старого, изношенного, не сохранилось не то, что ценника, ты с трудом можешь вспомнить где и когда он был куплен. Или наоборот, помнишь до мельчайших деталей, как зашли в магазин вместе и схватили первое попавшееся, даже не посмотрев на размер, потому что замерзли как цуцики.
Этому свитеру уже ничего не страшно - даже моль. Одной дыркой больше, одной меньше. Вот, на рукаве, к примеру, очень удобно просовывать большой палец, чтобы держать горячую кружку. Вроде митенки. Тебе нравится. Ты в своём несовершенном, старом, но таком уютном вязаном мире, из которого торчать только ступни, да и то наполовину и в носках, тот самый палец из дырки, и лохматая макушка. И ты как в замке, тебе никакого дракона не нужно для защиты. "Чик-чик, ты в домике".
Ты смотришь как там, за окном, прохожие кутаются в стеклянно-синтетические, не греющие плащи, как раскрывают зонты с колючими спицами, пытаясь скрыться от сырости, как едут автомобили, равнодушно плеская воду на и без того промокшие ноги прохожих. Смотришь на фонари, пьёшь горячий чай и радуешься, потому что тебе тепло и хорошо. Просто хорошо.
И ты не продал бы свой свитер ни за какие сокровища и даже ворчание "Да когда ты уже отнесешь это чудовище на помойку?", кажется милым и привычным.
Смотришь на себя в отражении и думаешь - а ведь порой и с людьми так. Просто человек твой - с грубыми петлями, дырками, но уютный, свой. Ты вот точно так же, как этому свитеру, нужен ему любой - в трусах или трениках, уставший или злой, с чаем или коньяком. Просто он - твой, а ты - его. С этим человеком ты чувствуешь себя дома и не важно, рядом вы или между вами много километров, просто... Он греет и обнимает как твой старый свитер. Только свитер - тело, а человек - душу.
Ты улыбаешься. Тебя есть кому обнять - и снаружи, и внутри. Даже в этом старом свитере. Особенно в нём...
Можно натянуть рукава на пальцы, а перёд на подтянутые к груди колени, не боясь растянуть или испортить форму - он старый, ему не страшно.
Можно зарыться носом в высокий воротник и вдохнуть родной запах - дома, немного пыли, где-то, наверное, даже сигарет или туалетной воды, крема для рук...
Этот свитер видел много всего, и ты надеваешь его тогда, когда тебе хочется уюта. И снаружи, и внутри. Ты можешь одеть его со старыми, вытянутыми трениками, выглядящими так, будто они были с боем отобраны у бомжей, а можешь просто с трусами.
Ты можешь залезть в нем на подоконник, поставив рядом чашку с чаем или что покрепче, не боясь посадить пятно. И даже если ты откроешь окно, подставляя лицо прохладному ветру, слушая как по подоконнику дождь барабанит что-то то ли из Боба Марли, то ли из Нирваны, тебе не будет холодно. Он тебя защитит. Как в детстве. Только тогда была пижама, которую лучше бы не растягивать. А за стенкой спали родители. И вот это чувство, когда украдкой, когда ты один в целом мире, когда только ты, дождь и пижама. Когда отражающиеся в фонарях огни казались волшебными светлячками... Ты король мира!
А сейчас, сидя на подоконнике, в свитере, в своей квартире, ты точно так же смотришь на лужи, но мысли какие-то совсем другие. Обыденные. Далёкие от волшебных светлячков.
Мы - взрослые, которые когда-то были детьми, но мало кто из нас об этом помнит. Прав был старик Экзюпери.
И всё чаще и чаще, чтобы сказать человеку о том, что та или иная вещь имеет ценность, мы называем её стоимость. Пытаемся доказать, что да, вот это ого-го! Вы только посмотрите на ценник!
Только у этого самого свитера, старого, изношенного, не сохранилось не то, что ценника, ты с трудом можешь вспомнить где и когда он был куплен. Или наоборот, помнишь до мельчайших деталей, как зашли в магазин вместе и схватили первое попавшееся, даже не посмотрев на размер, потому что замерзли как цуцики.
Этому свитеру уже ничего не страшно - даже моль. Одной дыркой больше, одной меньше. Вот, на рукаве, к примеру, очень удобно просовывать большой палец, чтобы держать горячую кружку. Вроде митенки. Тебе нравится. Ты в своём несовершенном, старом, но таком уютном вязаном мире, из которого торчать только ступни, да и то наполовину и в носках, тот самый палец из дырки, и лохматая макушка. И ты как в замке, тебе никакого дракона не нужно для защиты. "Чик-чик, ты в домике".
Ты смотришь как там, за окном, прохожие кутаются в стеклянно-синтетические, не греющие плащи, как раскрывают зонты с колючими спицами, пытаясь скрыться от сырости, как едут автомобили, равнодушно плеская воду на и без того промокшие ноги прохожих. Смотришь на фонари, пьёшь горячий чай и радуешься, потому что тебе тепло и хорошо. Просто хорошо.
И ты не продал бы свой свитер ни за какие сокровища и даже ворчание "Да когда ты уже отнесешь это чудовище на помойку?", кажется милым и привычным.
Смотришь на себя в отражении и думаешь - а ведь порой и с людьми так. Просто человек твой - с грубыми петлями, дырками, но уютный, свой. Ты вот точно так же, как этому свитеру, нужен ему любой - в трусах или трениках, уставший или злой, с чаем или коньяком. Просто он - твой, а ты - его. С этим человеком ты чувствуешь себя дома и не важно, рядом вы или между вами много километров, просто... Он греет и обнимает как твой старый свитер. Только свитер - тело, а человек - душу.
Ты улыбаешься. Тебя есть кому обнять - и снаружи, и внутри. Даже в этом старом свитере. Особенно в нём...
понедельник, 07 августа 2017
Моим Друзьям
Пиши мне...
Просто так и по делу. Очень важному делу - попроси совета в сложной ситуации или рецепт блинчиков. Да, последнее тоже важное дело, если это твоё дело и твои блинчики.
Пиши мне когда тебе грустно и когда устал. И не важно есть у этого какая-то супер-важная причина или просто настроение в миноре. Пиши, когда хочется чтобы пожалели и сказали доброе слово. Ведь для этого не нужен повод. Мы почему-то редко говорим хорошее просто так, а потом... А потом безнадежно опаздываем, заламываем руки и говорим это обитому тряпкой дереву, серому камню, которым, по сути, уже всё равно. Мы говорим это себе, выплескиваем, оправдываемся. Поэтому пиши.
Пиши, когда хочешь узнать что нужен. Такой, какой есть - несовершенный, разный, твердый, хрупкий, переменчивый, непонятный и непонятый... Пиши мне, чтобы рассказать как тебе хорошо, пиши о том, кто рядом, о том, что дорого. Пиши мне просто так, без причины. Просто чтобы знать и чувствовать - есть кому, а значит не один. Знаешь, мы так часто боимся надоесть, потревожить, быть не вовремя, что кажемся равнодушными. Отдаляемся, теряем важное. Надоедай, тревожь - ты всегда вовремя. Пиши мне.
Пиши мне о пробках, о том, что джип впереди раскорячился на полдороги или о красивой девушке с шикарным маникюром и длинными ресницами за рулём белой Ауди рядом. Пиши о том, что кеды промокли до трусов или пора бы постричься. О том, что на работе завал, а за городом комары. О километрах, которые набегал, о том, что на ужин...
Пиши мне о своих дорогах - о тех, куда хотел и о тех, которые пришлось пройти. О правильной обуви для путешествий. О том, что купил новый свитер или потерял перчатки. О том, что за окном твой осенний дождь или совсем не твоё палящее солнце.
Пиши мне чем пахнет там, где ты чувствуешь себя дома, о том, как любишь её или его, что чувствуешь, когда берешь за руку или когда теб берут за руку. О тех, без кого не можешь и по кому скучаешь.
Пиши мне о том, что играет у тебя наушниках, о том, что смотришь. О том, что у этой актрисы бульдожья челюсть, а этот актёр цепляет.
Пиши о чем придётся. О ком мечтается. Чем дышится. Пиши мне о себе и обо мне, о нас какими мы были в прошлых жизнях и какими будем в будущих.
Пиши мне о своих сумасшедших идеях, нереальных мечтах и просто планах на этот день... Пиши красиво, как умеешь или матом, со знаками препинания и без, с глупым телефонным Т9, который перевирает так, что порой трудно понять кто на ком стоял, и всё равно - пиши мне.
Напиши мне просто "Привет" и помолчим вместе.
Помню, однажды прочитала и меня потрясло: "Мне так одиноко, что даже написать некому. Мне некому сообщить, что села в маршрутку и буду дома через полчаса. Некому написать смску "Что купить по дороге?" и даже если я не доеду, или проеду свою остановку, задумавшись, никто не будет волноваться..."
Поэтому, знаешь, ты всё таки пиши мне. Пиши, потому что мне интересно, мне важно. Но самое главное знай - тебе есть кому написать. Всегда. В любое время.
Просто пиши мне...
суббота, 05 августа 2017
Основные персонажи: м/м
Рейтинг: R
Жанры: Зарисовка, Повседневность
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Мини
Поссорились из-за ерунды. Нет, реально. Ощущение, будто накопилось и…
Он не нашел свою кружку, я сказал, что разбил со злости, когда он мне названивал, а я я не хотел ни с кем говорить и предуредил об этом. Я психанул и нарвался, он так предсказуемо повелся…
В общем, закончилось всё разбитой губой – моей, конечно – сбитыми костяшками – его, разумеется, и хлопнувшей о косяк дверью – нашей. Тогда нашей, а сейчас моей.
И мне было нормально – я хотел одиночества, я его получил. Я хотел остаться один – получите, распишитесь. Мне нужно было время – не важно на что, просто нужно и всё.
Вот. Ищите, да обрящете.
…
Утром была плюсовая температура, а после обеда начало подмораживать. Как назло машина приказала долго жить - а Он говорил, что аккумулятору осталось недолго! Вызвал такси. Доскользил в своих дурацких кедах сначала до аптеки, а затем до дома. Меня знобило уже третий день, а Он ушел неделю назад.
Я совершенно зря грешил на погоду – зима уже на носу, а я в кедах. Сам себе злобный Буратино. А ведь утром казалось, что ещё совсем тепло…
Я зашел домой, изо всех сил стискивая челюсти, чтобы позорно не клацать зубами от холода. Не разуваясь и не снимая куртки, прошел на кухню, пряча нос в шарфе, пока ждал когда закипит чайник. Заледенелые руки из карманов доставать не хотелось. Казалось, что чайник хоть немного согреет холодный воздух кухни.
Я чувствовал себя грёбанным Каем из сказки «Снежная королева», который теперь ломал голову над тем, как ему собрать слово «Вечность» из букв «Ж», «О», «П», «А».
Без Него вообще стало холоднее. Понятно, что субъективно, но батареи налаживал действительно Он, подбирая температуру так, чтоб жарко не было. Жару я переношу плохо, он это знает… От этих мыслей стало ещё хуже.
Всего месяц назад я думал о том, что скоро Новый год, кому что дарить, а сейчас глядел на огонек под чайником, и мне было глубоко безразлично, какое теперь время года.
Его не хватало даже как-то физически – в виде той же чашки или журналов на столе. Или аромата терпкой туалетной воды в комнате утром. Этот аромат почему-то ассоциировался у меня с морем и солнцем, хотя Он уверял, что там скорее древесные ноты…
Наверно, это просто температура, которая повысилась как-то внезапно, именно она, а не тоска, вынимала из организма последние силы.
Я встал, достал из шкафа его кружку, разумеется, целую и невредимую, развел в ней лекарство, выпил одну порцию и залил вторую. Затем побрел в спальню. Теперь мою.
На тумбочке так и лежала развернутая книга. Убрать у меня не поднялась рука. Я поставил его огромную кружку рядом с книгой и залез под одеяло. Джинсы и рубашку снимать не стал, просто укрылся поплотнее, ощущая как ломит и напряжено все тело. Я лежал и не мог понять, где же я так простудился и почему третий день меня не спасают лекарства. Даже легче не становится.
А еще просто до боли хотелось Его обратно домой. Когда плохо, всегда хочется, чтобы рядом был кто-то. Кто-то свой. А мне хотелось только Его.
Хотя Он наверняка бы не оценил сейчас моего внешнего вида – опухший, небритый, воняющий лекарствами, лохматый…
Думаю, со стороны я выглядел не лучше бомжа. Я настолько запутался где реальность, где температурный бред, а где сон, что даже не сразу понял, что не один в квартире.
читать дальше
Рейтинг: R
Жанры: Зарисовка, Повседневность
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Мини
Поссорились из-за ерунды. Нет, реально. Ощущение, будто накопилось и…
Он не нашел свою кружку, я сказал, что разбил со злости, когда он мне названивал, а я я не хотел ни с кем говорить и предуредил об этом. Я психанул и нарвался, он так предсказуемо повелся…
В общем, закончилось всё разбитой губой – моей, конечно – сбитыми костяшками – его, разумеется, и хлопнувшей о косяк дверью – нашей. Тогда нашей, а сейчас моей.
И мне было нормально – я хотел одиночества, я его получил. Я хотел остаться один – получите, распишитесь. Мне нужно было время – не важно на что, просто нужно и всё.
Вот. Ищите, да обрящете.
…
Утром была плюсовая температура, а после обеда начало подмораживать. Как назло машина приказала долго жить - а Он говорил, что аккумулятору осталось недолго! Вызвал такси. Доскользил в своих дурацких кедах сначала до аптеки, а затем до дома. Меня знобило уже третий день, а Он ушел неделю назад.
Я совершенно зря грешил на погоду – зима уже на носу, а я в кедах. Сам себе злобный Буратино. А ведь утром казалось, что ещё совсем тепло…
Я зашел домой, изо всех сил стискивая челюсти, чтобы позорно не клацать зубами от холода. Не разуваясь и не снимая куртки, прошел на кухню, пряча нос в шарфе, пока ждал когда закипит чайник. Заледенелые руки из карманов доставать не хотелось. Казалось, что чайник хоть немного согреет холодный воздух кухни.
Я чувствовал себя грёбанным Каем из сказки «Снежная королева», который теперь ломал голову над тем, как ему собрать слово «Вечность» из букв «Ж», «О», «П», «А».
Без Него вообще стало холоднее. Понятно, что субъективно, но батареи налаживал действительно Он, подбирая температуру так, чтоб жарко не было. Жару я переношу плохо, он это знает… От этих мыслей стало ещё хуже.
Всего месяц назад я думал о том, что скоро Новый год, кому что дарить, а сейчас глядел на огонек под чайником, и мне было глубоко безразлично, какое теперь время года.
Его не хватало даже как-то физически – в виде той же чашки или журналов на столе. Или аромата терпкой туалетной воды в комнате утром. Этот аромат почему-то ассоциировался у меня с морем и солнцем, хотя Он уверял, что там скорее древесные ноты…
Наверно, это просто температура, которая повысилась как-то внезапно, именно она, а не тоска, вынимала из организма последние силы.
Я встал, достал из шкафа его кружку, разумеется, целую и невредимую, развел в ней лекарство, выпил одну порцию и залил вторую. Затем побрел в спальню. Теперь мою.
На тумбочке так и лежала развернутая книга. Убрать у меня не поднялась рука. Я поставил его огромную кружку рядом с книгой и залез под одеяло. Джинсы и рубашку снимать не стал, просто укрылся поплотнее, ощущая как ломит и напряжено все тело. Я лежал и не мог понять, где же я так простудился и почему третий день меня не спасают лекарства. Даже легче не становится.
А еще просто до боли хотелось Его обратно домой. Когда плохо, всегда хочется, чтобы рядом был кто-то. Кто-то свой. А мне хотелось только Его.
Хотя Он наверняка бы не оценил сейчас моего внешнего вида – опухший, небритый, воняющий лекарствами, лохматый…
Думаю, со стороны я выглядел не лучше бомжа. Я настолько запутался где реальность, где температурный бред, а где сон, что даже не сразу понял, что не один в квартире.
читать дальше
пятница, 28 июля 2017
Основные персонажи: Фрэнк Энтони Грилло, Zach McGowan
Пэйринг: Фрэнк/Зак
Frank Grillo, Zach McGowan (кроссовер)
Рейтинг: R
Жанры: Психология, Философия, Повседневность
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Мини, 5 страниц, 1 часть
Описание: Они встретились в непростой момент жизни, каждый переживает экзистенциальный кризис... Один успешный финансист, второй бывший военный, оба они так сказать - в процессе смены декораций.
Примечания автора: В главных ролях этой рассказки засветились Фрэнк Грилло и Захари МакГоун, именно в ролях, не путаем с действительностью)))
Светает. Пепельно-серая дымка, маскирующая все кругом молочной непрзрачностью, оседает ближе к земле и стелется рваным белесым туманом, оставляя за собой еле заметный влажный след. Очередной город просыпается. Воздух с каждым мгновением становится все прозрачней. На фоне сизо-голубого неба четко вырисовываются дома. Люди уже спешат по своим делам, серые и одинаковые. Водители, застрявшие в пока еще подвижной пробке, равнодушно смотрят по сторонам. Зак полулежит на переднем пассажирском сидении, выставив острое колено, и смотрит на пробуждающийся за окном мир. Радио молчит, слишком рано — не хочется ничего, только сохранить ощущение сегодняшнего утра. Он закрывает глаза, погружаясь в свежие воспоминания, рассыпающиеся калейдоскопом в тайных местах сознания.
Смятые простыни, предрассветный полумрак, делающий все вокруг похожим на нечеткий фотографический снимок в старом альбоме. Тело еще не остыло от жарких первобытных танцев, напоминающих о себе сладким тягучим послевкусием где-то внизу живота, словно далекий отголосок эха страсти. На прикроватной тумбочке пачка сигарет, пепельница и недопитый стакан чая в подстаканнике. Фрэнк тоже не спит, он лежит на спине, положив руку под голову, курит. Живописный дуэт — бывший биржевой брокер с Уолл-Стрит, а теперь юрист по международному экономическому праву и этот лохматый парень — бывший военный.
Машина вырвалась из пробки и, набирая скорость, помчалась по трассе. Зак, не открывая глаза, улыбнулся своим снам наяву, прислоняется виском к прохладному стеклу окна и мысли о НИХ увлекают его за собой, оставляя действительность с утренним городом где-то в параллельном мире.
Они познакомились на ринге одного из захолустных Нью-Йоркских клубов, где один выпускал пар после напряженного рабочего дня, а второй таким образом зарабатывал себе на жизнь. К своим тридцати пяти годам Захари, или просто — Зак попробовал все или почти все, — женился, развелся, играл в американский футбол и хоккей, занимался боксом, закончил Карлтонский Гуманитарный Колледж и, получив дипломы юриста и специалиста по туризму вдруг отправился в армию. Служил, где придется и как придется, побывал в плену и, однажды поняв, что его сердце больше не бьется, а прописные истины, выдаваемые руководством как святое откровение, не вызывают ничего кроме приступа тошноты, он демобилизовался и стал — гражданским-без-определенных-занятий.
Тогда на ринге, где их свел случайный спарринг, они словно выбивали друг из друга призраков прошлой жизни. Так сказать, стряхивали все наносное, все что мимо и не нужно, там, в клетке, остается только сам человек, без социальных ярлыков и клише. Смог — победил, нет — значит не герой, все просто. Никто не хотел сдаваться, дрались как в последний раз, как будто от этого боя зависит что-то важное.
«Ну что старичок, потанцуем?», — Зак энергичным движением головы вправо-влево хрустнул шейными позвонками, вправляя их на место, задиристо вскинул подбородок и начал свой стремительный танец-нападение. Но «старичок» оказался не так уж прост. Зря его соперник решил, что он легкая добыча. Удар в подбородок, быстрая смена позиции, еще удар — локтем, кулаком, защита и — стало интересно. Перед Заком настоящий боец, не любитель — профессионал. Он умело блокирует удары, нападает, выполняет захваты и душит. Красивый и резкий, тело как пружина, ни одного лишнего движения — пара точных ударов, словно броски кобры, он вконец сломал защиту соперника и выбил ему запястье… «Кто ж тебя так учил блок держать? Разлегся, как под трахарем… Вставай…». Желто-карие в зелень глаза смотрят тепло и странно-знакомо. Случается такое, когда кто-то сразу попадает в поле зрения и все — считай зацепил, уже не оторваться. Встретились глазами, переглянулись пару раз — кивок, ответный — и понеслось, затянуло, как в водоворот.
После рентгена, который оплатил победитель, они зависли в кабаке — пили, болтали «за жизнь». Зак давно так ни с кем не разговаривал о себе, даже со штатным армейским психологом. Здесь было что-то, что он не мог объяснить, почему хотелось рассказать совершенно незнакомому мужику с мягкими кошачьими движениями, желто-карим задумчиво-грустным взглядом и бронебойным ударом справа — то самое, о чем и себе-то не всегда скажешь. Помятые ребра напоминали о себе при каждом вдохе, правый глаз совершенно заплыл, он крутил в пальцах стакан с пивом и говорил, говорил, говорил.
А Фрэнк слушал и узнавал себя — как курит и пьет чай, запивая им снотворное по вечерам, сидит в кабаках, всматриваясь в судьбу каждого посетителя, бродит по ночным улицам, впитывая мысли и иероглифы города, не торопясь возвращаться в пустой дом. Он так же, как этот чудной парень все чаще засыпает, когда город только просыпается, и живет задыхаясь своей долбанной жизнью и собой. А еще он пытается верить в Бога, хоть тот от него отвернулся, но ведь хочется во что-то верить — не получается. «Люблю розовое вино…» совершенно невпопад перебил Зака сиплый тихий голос. Тот рассеяно поднял на Фрэнка, задумчиво смотревшего в пустоту, свой единственный зрячий глаз.
Вдруг оказалось, что им по пути, они оба сейчас хотят одного и того же от жизни, а именно — ничего. Экзистенциальный кризис накрыл как волной и при вопросе о смысле жизни где-то под ложечкой противно засвербило чувство «сильного психологического дискомфорта». Обоих посетило осознание, что собственная жизнь не имеет цели или смысла. Нелегко признаться в таком болезненном промахе, они оказались на противоположных полюсах возрастного периода, когда остро переосмысляется все пережитое. Когда все чего хотел — сделал, или не сделал. Нужно бы что-то менять, но пока не понятно с чего начинать. Может просто идти вперед, перестать ждать светлое… Ведь это только мираж в пустыне. Когда ты из последних сил идешь к источнику, а он все дальше от тебя. Так что уж проще-легче напиться из фляги невкусной воды, приняв как данность все, что с тобой происходит — «Вот — это моя жизнь».
Они даже не успели стать друзьями, сразу, без лишних подробностей, перешли к следующей фазе — став любовниками, на удивление гармоничной секс-парой, когда в партнере подходит все — и ритм, и темп, и вкус, и запах. Вселенная расщедрилась и выкинула в пространство в одно место и время два непростых пазла с правильными пазами. В те моменты, когда они были рядом, ничего вокруг не существовало, их близость была похожа на последнюю вспышку сверхновой. Вместе с тем, то, что происходило между ними, было не просто еблей — у них были «разговоры в постели», забавное нововведение. До этого времени никто из них не знал, как это - просто лежать после секса, курить и рассказывать потолку истории.
Они продолжали жить каждый своей жизнью, но день ото дня, эта своя жизнь все больше пересекалась с другой, границы становились условными и размытыми, грозя в один странный момент объединиться в нечто общее. Эта перспектива и манила и напрягала, уж слишком много всякого было у каждого за плечами.
Как-то в последние дни зимы Фрэнк пришел к Заку в его конуру и сообщил, что уволил себя и собирается отправиться в путешествие на машине и, дескать, если ты со мной — запрыгивай на борт. Приглашение было весьма неожиданным, учитывая, что в течение месяца от него не было ни слуху, ни духу. Зака не особенно заботило это обстоятельство, потому что сам он тогда приходил в себя после своего последнего боя, за который, к слову сказать, ему так и не заплатили. Он сидел на расправленной кровати со скомканным постельным бельем, держась за бок. Зак, молча, выслушал весь монолог, еле заметно пожал плечами и, по-быстрому втряхнув себя в джинсы, с выдрессированной за годы службы ссноровкой покидал барахло в сумку и — «вот он я». Напоследок оглядел место дислокации и, оставшись довольным полным отсутствием признаков жизнедеятельности, запер хатку на ключ.
Ехали по проложенному Фрэнком маршруту, отмеченному красными точками на карте. Странному хаотичному маршруту, словно он убегал сразу во всех направлениях, болезненно отступая от каких-то только ему известных и когда-то важных правил. Запланированный побег, как лезвие под кожу, как очистка от наркоты на сухую.
- Все тебе нужно контролировать, — ворчал Зак, лежа на заднем сидении, сидеть прямо ему было еще тяжело. — Нет в тебе спонтанности…
- Я король контроля, — усмехался в ответ Фрэнк.
Да так было тогда…
Контроль! Минимизация рисков, гарантируемая прибыль, нужные люди и "Мач Поинт"…. Время - это удача! А его время ускользало… Он всегда считал, что контроль - это его второе имя. В его профессии важно держать все в голове, замечать мелочи и ничего не упускать, от этого зависит вся его жизнь. Он один из парней, забравшихся на самую верхотуру жизни и смотрящих на мир сверху вниз. Человеческие стремления, житейские радости, вся эта долбанная хуйня — для тех, кто копошится там внизу, измеряя удачи и промахи линейкой обывателя. Он не заметил, как внутри все исчезло. Радость больше не приносит радость, и ничего, и никого не жаль. Он сам стал, как эти зеленые и желтые таблицы на экране его компа. Индекс верх, индекс вниз и только это будоражит кровь, заставляет ее кипеть и приливать к голове. А все то, что раньше было так важно и делало его живым — безвозвратно исчезло. Сенсорные рецепторы просто замолкли, притупились тактильные чувства и потерялось ощущение себя, его внутреннее ухо перестало улавливать движение, и тело зависло в вакууме. Как в кривом зеркале внешний мир изогнулся самым причудливым образом, и он вдруг оказался в комнате смеха или мире уродов, одним из которых был он сам, но смеяться ему совершенно не хотелось.
Он сам не заметил, как дошел до края, превратившись в счетную машинку… Деньги, деньги, деньги, бывшие жены, любовники и любовницы, дорогие машины и гостиничные люксы, похожие друг на друга, как близнецы своей фешенебельной безликостью.
В этот день он закрыл невероятно прибыльную сделку и получил очередной бонус, его энная бывшая звала на милый междусобойчик с «нужными людьми», а очередная небывшая выносила мозг каким-то жутко дорогим, но жизненно необходимым гаждетом к своему тюнингованному телку. Он выпил полбутылки вискаря, закусил сигаретной затяжкой и прикончил остальное… Какое невероятно-четкое изображение, черные силуэты небоскребов как-будто вырезаны из бумаги и приклеены к иссиня-черному небу. Миллиарды белых и желтых квадратиков равнодушно наблюдают за бестолковым движением жизни. Холодный зимний воздух пробирается за шиворот его итальянского пиджака. Как он оказался здесь? Здесь, на подоконнике перед распахнутым окном своего нью-йоркского офиса, готовый сделать шаг и приобщиться к пустоте… Время - это удача!
Зак не знал про своего любовника, всегда спокойного Фрэнка, что он стоял на краю, готовый к прыжку. Не знал, но о чем-то таком догадывался. Когда тот замирал и смотрел в себя, холодными, равнодушными желтыми глазами. В эти моменты Фрэнк оказывался в клетке, где вел бой с самим собой и только ему известными демонами. Тогда Зак просто оставлял его в покое, на то они и собственные демоны, чтобы разбираться с ними самостоятельно. Уж кому-кому, а ему-то эта история известна не хуже любого психотерапевта. Зак просто уходил на кухню, разогревал вчерашнюю пиццу, или то, что осталось от прошлого ужина, открывал банку темного пива и медленно пританцовывая под ритмы регги, сам того не замечая, подхватывал эту невидимую минорную бациллу, увлекающую в зыбучие пески его собственной «коробки боли».
С Заком было и легко, и тяжело, и просто, и сложно. Он ничего от Фрэнка не требовал, даже не звонил, никогда не приходил без приглашения. Иногда Фрэнк забывал о нем или ему так казалось, но где-то внутри тревожной ноткой перемен зрело странное ощущение, что именно этот парень и есть его «тихая гавань». А Тихая Гавань в свою очередь мучился непривычным для него чувством… То, что начиналось как просто секс, переросло в настоящую связь, во всяком случае так он это ощущал и ничего кроме сложностей это не сулило.
Они проводили ночи в дорогой квартире Френка или убогой норе Зака, состоящей из одной комнаты с окном где-то под потолком. Но, невзирая на место встречи, одно было неизменно… Вакуум невесомости, новое, рожденное ими белое солнце, некий идол - желание, висящее на тонком проводочке, как раскаленная электрическая лампочка, готовое в любую минуту рухнуть им же на головы. Их скользящие, сплетенные животами руки в первобытном сумасшедшем неистовом танце, в стремительном вертикальном пике. Агония страсти, когда двое, сползая в переливающуюся через край тишину, увязают в ней как в жидкой медовой субстанции, сливаются в одно нечто непостижимое, постепенно теряя скорость, высоту и пульсацию. Зак утыкался носом в маленькую ямочку за ухом Френка, прижимал его к себе за спину, все еще чувствуя его внутри, и не хотел, чтобы это кончалось, не хотел, чтобы опять пришла пустота. Пустота, что приносит в его жизнь боль… и память…
«По спине и ногам тянет стылой сыростью. Ночами воздух, почти осязаемо мокрый, не просто, как влажное нечто, прозрачное и невесомое, а как холодная субстанция, обволакивающая все тело, пробирающая до костей, превращающая одежду в мокрый холодный мешок, прилипающий к коже. И опять невозможно согреться, а значит никакого сна. Зубы с фарфоровым стуком отбивают дробь. Темнота, эта постоянная темнота. Только днем, когда солнце в зените, сквозь плотно закрытую деревянную крышку сюда проникает солнечный свет и песчаная пыль, что хрустит на зубах. Он ведет плечами, расправляет затекшие мышцы, указательным пальцем осторожно поправляет тяжелый стальной ошейник. Медленное движение головы вправо, влево, открывает рот до щелчка где-то внутри недавно выбитой челюсти, запрокидывает голову назад, хрустит шейными позвонками. Сколько он здесь — месяц, неделю, день, час… Сейчас время совсем остановилось, иногда ему кажется, что о нем совершенно забыли. Зачем он им? Он подтягивает ноги к груди, упирается локтями в колени, закрывает ладонями лицо. По запястьям, обдирая кожу, тяжело сползают стальные кандалы. «Если не жрать еще несколько дней, и вывихнуть большой палец, пожалуй, получится снять эти ебаные браслетки». Мысли медленные текут, как глицерин. «А толку-то, они сюда не спускаются…».
Машину подкидывает на колдобине и Зак открывает глаза. Как интересно устроена человеческая память, сколько всего умещается в одной голове, выдергивая на поверхность то одно, то другое событие. Столько всего произошло за каких-то пару месяцев. Теперь они ВМЕСТЕ, и что из этого выйдет не понятно ни одному из них. Но какого черта — сколько можно задыхаться и упоенно жалеть себя! Где там эта чертова любовь, может это она, так пусть болит, пусть выворачивает мертвой петлей…
Френк поправил зеркало заднего вида, поискал в бардачке сигареты и зажигалку, выцепил из пачки одну и закурил. Почему он ничего не чувствует, эта гребанная жизнь убила в нем все живое… или нет? До встречи с Заком ему казалось, что он проходит последнюю стадию своей болезни — отвращения к жизни, когда внутри уже не осталось ни слез, ни лезвий, хотелось бы, чтобы было больно, но не болит, а что же теперь? Сложно признаться самому себе в этом промахе. Одним махом сдаться и выдохнуть сердце в ледяную крошку. Нет, он еще не знает к чему все это. Может быть это тот самый человек, которого в глубине души всё равно ждёшь, в которого веришь, которого, несмотря ни на что, будешь ревновать, а может быть это очередной не-тот. Но нужно дать себе время и возможно в его душе наступит весна.
Уже больше месяца они катят по дороге, останавливаются в мотелях, шикарных гостиницах, и придорожных клоповниках, а иногда, словно герои старых американских фильмов, встречают рассвет сидя на капоте машины. Заку, сколько он себя помнил, нравилась именно такая жизнь. Он всегда был оболтусом с цыганской душой. «Люблю хаос — вся моя жизнь хаос…» -
мечтательно потягивая пиво, мурлычет он себе под нос и делает еще глоток. Его взгляд встречается в зеркале заднего вида со смеющимися желто-каре-зелеными глазами Фрэнка. Зак вскидывает голову, выставив подбородок и расплывается в сонной ответной улыбке: «Что улыбаешься? Не серьезный вы сегодня человек, господин Грилло, ох, не серьезный…»
читать дальше
Пэйринг: Фрэнк/Зак
Frank Grillo, Zach McGowan (кроссовер)
Рейтинг: R
Жанры: Психология, Философия, Повседневность
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Мини, 5 страниц, 1 часть
Описание: Они встретились в непростой момент жизни, каждый переживает экзистенциальный кризис... Один успешный финансист, второй бывший военный, оба они так сказать - в процессе смены декораций.
Примечания автора: В главных ролях этой рассказки засветились Фрэнк Грилло и Захари МакГоун, именно в ролях, не путаем с действительностью)))
Светает. Пепельно-серая дымка, маскирующая все кругом молочной непрзрачностью, оседает ближе к земле и стелется рваным белесым туманом, оставляя за собой еле заметный влажный след. Очередной город просыпается. Воздух с каждым мгновением становится все прозрачней. На фоне сизо-голубого неба четко вырисовываются дома. Люди уже спешат по своим делам, серые и одинаковые. Водители, застрявшие в пока еще подвижной пробке, равнодушно смотрят по сторонам. Зак полулежит на переднем пассажирском сидении, выставив острое колено, и смотрит на пробуждающийся за окном мир. Радио молчит, слишком рано — не хочется ничего, только сохранить ощущение сегодняшнего утра. Он закрывает глаза, погружаясь в свежие воспоминания, рассыпающиеся калейдоскопом в тайных местах сознания.
Смятые простыни, предрассветный полумрак, делающий все вокруг похожим на нечеткий фотографический снимок в старом альбоме. Тело еще не остыло от жарких первобытных танцев, напоминающих о себе сладким тягучим послевкусием где-то внизу живота, словно далекий отголосок эха страсти. На прикроватной тумбочке пачка сигарет, пепельница и недопитый стакан чая в подстаканнике. Фрэнк тоже не спит, он лежит на спине, положив руку под голову, курит. Живописный дуэт — бывший биржевой брокер с Уолл-Стрит, а теперь юрист по международному экономическому праву и этот лохматый парень — бывший военный.
Машина вырвалась из пробки и, набирая скорость, помчалась по трассе. Зак, не открывая глаза, улыбнулся своим снам наяву, прислоняется виском к прохладному стеклу окна и мысли о НИХ увлекают его за собой, оставляя действительность с утренним городом где-то в параллельном мире.
Они познакомились на ринге одного из захолустных Нью-Йоркских клубов, где один выпускал пар после напряженного рабочего дня, а второй таким образом зарабатывал себе на жизнь. К своим тридцати пяти годам Захари, или просто — Зак попробовал все или почти все, — женился, развелся, играл в американский футбол и хоккей, занимался боксом, закончил Карлтонский Гуманитарный Колледж и, получив дипломы юриста и специалиста по туризму вдруг отправился в армию. Служил, где придется и как придется, побывал в плену и, однажды поняв, что его сердце больше не бьется, а прописные истины, выдаваемые руководством как святое откровение, не вызывают ничего кроме приступа тошноты, он демобилизовался и стал — гражданским-без-определенных-занятий.
Тогда на ринге, где их свел случайный спарринг, они словно выбивали друг из друга призраков прошлой жизни. Так сказать, стряхивали все наносное, все что мимо и не нужно, там, в клетке, остается только сам человек, без социальных ярлыков и клише. Смог — победил, нет — значит не герой, все просто. Никто не хотел сдаваться, дрались как в последний раз, как будто от этого боя зависит что-то важное.
«Ну что старичок, потанцуем?», — Зак энергичным движением головы вправо-влево хрустнул шейными позвонками, вправляя их на место, задиристо вскинул подбородок и начал свой стремительный танец-нападение. Но «старичок» оказался не так уж прост. Зря его соперник решил, что он легкая добыча. Удар в подбородок, быстрая смена позиции, еще удар — локтем, кулаком, защита и — стало интересно. Перед Заком настоящий боец, не любитель — профессионал. Он умело блокирует удары, нападает, выполняет захваты и душит. Красивый и резкий, тело как пружина, ни одного лишнего движения — пара точных ударов, словно броски кобры, он вконец сломал защиту соперника и выбил ему запястье… «Кто ж тебя так учил блок держать? Разлегся, как под трахарем… Вставай…». Желто-карие в зелень глаза смотрят тепло и странно-знакомо. Случается такое, когда кто-то сразу попадает в поле зрения и все — считай зацепил, уже не оторваться. Встретились глазами, переглянулись пару раз — кивок, ответный — и понеслось, затянуло, как в водоворот.
После рентгена, который оплатил победитель, они зависли в кабаке — пили, болтали «за жизнь». Зак давно так ни с кем не разговаривал о себе, даже со штатным армейским психологом. Здесь было что-то, что он не мог объяснить, почему хотелось рассказать совершенно незнакомому мужику с мягкими кошачьими движениями, желто-карим задумчиво-грустным взглядом и бронебойным ударом справа — то самое, о чем и себе-то не всегда скажешь. Помятые ребра напоминали о себе при каждом вдохе, правый глаз совершенно заплыл, он крутил в пальцах стакан с пивом и говорил, говорил, говорил.
А Фрэнк слушал и узнавал себя — как курит и пьет чай, запивая им снотворное по вечерам, сидит в кабаках, всматриваясь в судьбу каждого посетителя, бродит по ночным улицам, впитывая мысли и иероглифы города, не торопясь возвращаться в пустой дом. Он так же, как этот чудной парень все чаще засыпает, когда город только просыпается, и живет задыхаясь своей долбанной жизнью и собой. А еще он пытается верить в Бога, хоть тот от него отвернулся, но ведь хочется во что-то верить — не получается. «Люблю розовое вино…» совершенно невпопад перебил Зака сиплый тихий голос. Тот рассеяно поднял на Фрэнка, задумчиво смотревшего в пустоту, свой единственный зрячий глаз.
Вдруг оказалось, что им по пути, они оба сейчас хотят одного и того же от жизни, а именно — ничего. Экзистенциальный кризис накрыл как волной и при вопросе о смысле жизни где-то под ложечкой противно засвербило чувство «сильного психологического дискомфорта». Обоих посетило осознание, что собственная жизнь не имеет цели или смысла. Нелегко признаться в таком болезненном промахе, они оказались на противоположных полюсах возрастного периода, когда остро переосмысляется все пережитое. Когда все чего хотел — сделал, или не сделал. Нужно бы что-то менять, но пока не понятно с чего начинать. Может просто идти вперед, перестать ждать светлое… Ведь это только мираж в пустыне. Когда ты из последних сил идешь к источнику, а он все дальше от тебя. Так что уж проще-легче напиться из фляги невкусной воды, приняв как данность все, что с тобой происходит — «Вот — это моя жизнь».
Они даже не успели стать друзьями, сразу, без лишних подробностей, перешли к следующей фазе — став любовниками, на удивление гармоничной секс-парой, когда в партнере подходит все — и ритм, и темп, и вкус, и запах. Вселенная расщедрилась и выкинула в пространство в одно место и время два непростых пазла с правильными пазами. В те моменты, когда они были рядом, ничего вокруг не существовало, их близость была похожа на последнюю вспышку сверхновой. Вместе с тем, то, что происходило между ними, было не просто еблей — у них были «разговоры в постели», забавное нововведение. До этого времени никто из них не знал, как это - просто лежать после секса, курить и рассказывать потолку истории.
Они продолжали жить каждый своей жизнью, но день ото дня, эта своя жизнь все больше пересекалась с другой, границы становились условными и размытыми, грозя в один странный момент объединиться в нечто общее. Эта перспектива и манила и напрягала, уж слишком много всякого было у каждого за плечами.
Как-то в последние дни зимы Фрэнк пришел к Заку в его конуру и сообщил, что уволил себя и собирается отправиться в путешествие на машине и, дескать, если ты со мной — запрыгивай на борт. Приглашение было весьма неожиданным, учитывая, что в течение месяца от него не было ни слуху, ни духу. Зака не особенно заботило это обстоятельство, потому что сам он тогда приходил в себя после своего последнего боя, за который, к слову сказать, ему так и не заплатили. Он сидел на расправленной кровати со скомканным постельным бельем, держась за бок. Зак, молча, выслушал весь монолог, еле заметно пожал плечами и, по-быстрому втряхнув себя в джинсы, с выдрессированной за годы службы ссноровкой покидал барахло в сумку и — «вот он я». Напоследок оглядел место дислокации и, оставшись довольным полным отсутствием признаков жизнедеятельности, запер хатку на ключ.
Ехали по проложенному Фрэнком маршруту, отмеченному красными точками на карте. Странному хаотичному маршруту, словно он убегал сразу во всех направлениях, болезненно отступая от каких-то только ему известных и когда-то важных правил. Запланированный побег, как лезвие под кожу, как очистка от наркоты на сухую.
- Все тебе нужно контролировать, — ворчал Зак, лежа на заднем сидении, сидеть прямо ему было еще тяжело. — Нет в тебе спонтанности…
- Я король контроля, — усмехался в ответ Фрэнк.
Да так было тогда…
Контроль! Минимизация рисков, гарантируемая прибыль, нужные люди и "Мач Поинт"…. Время - это удача! А его время ускользало… Он всегда считал, что контроль - это его второе имя. В его профессии важно держать все в голове, замечать мелочи и ничего не упускать, от этого зависит вся его жизнь. Он один из парней, забравшихся на самую верхотуру жизни и смотрящих на мир сверху вниз. Человеческие стремления, житейские радости, вся эта долбанная хуйня — для тех, кто копошится там внизу, измеряя удачи и промахи линейкой обывателя. Он не заметил, как внутри все исчезло. Радость больше не приносит радость, и ничего, и никого не жаль. Он сам стал, как эти зеленые и желтые таблицы на экране его компа. Индекс верх, индекс вниз и только это будоражит кровь, заставляет ее кипеть и приливать к голове. А все то, что раньше было так важно и делало его живым — безвозвратно исчезло. Сенсорные рецепторы просто замолкли, притупились тактильные чувства и потерялось ощущение себя, его внутреннее ухо перестало улавливать движение, и тело зависло в вакууме. Как в кривом зеркале внешний мир изогнулся самым причудливым образом, и он вдруг оказался в комнате смеха или мире уродов, одним из которых был он сам, но смеяться ему совершенно не хотелось.
Он сам не заметил, как дошел до края, превратившись в счетную машинку… Деньги, деньги, деньги, бывшие жены, любовники и любовницы, дорогие машины и гостиничные люксы, похожие друг на друга, как близнецы своей фешенебельной безликостью.
В этот день он закрыл невероятно прибыльную сделку и получил очередной бонус, его энная бывшая звала на милый междусобойчик с «нужными людьми», а очередная небывшая выносила мозг каким-то жутко дорогим, но жизненно необходимым гаждетом к своему тюнингованному телку. Он выпил полбутылки вискаря, закусил сигаретной затяжкой и прикончил остальное… Какое невероятно-четкое изображение, черные силуэты небоскребов как-будто вырезаны из бумаги и приклеены к иссиня-черному небу. Миллиарды белых и желтых квадратиков равнодушно наблюдают за бестолковым движением жизни. Холодный зимний воздух пробирается за шиворот его итальянского пиджака. Как он оказался здесь? Здесь, на подоконнике перед распахнутым окном своего нью-йоркского офиса, готовый сделать шаг и приобщиться к пустоте… Время - это удача!
Зак не знал про своего любовника, всегда спокойного Фрэнка, что он стоял на краю, готовый к прыжку. Не знал, но о чем-то таком догадывался. Когда тот замирал и смотрел в себя, холодными, равнодушными желтыми глазами. В эти моменты Фрэнк оказывался в клетке, где вел бой с самим собой и только ему известными демонами. Тогда Зак просто оставлял его в покое, на то они и собственные демоны, чтобы разбираться с ними самостоятельно. Уж кому-кому, а ему-то эта история известна не хуже любого психотерапевта. Зак просто уходил на кухню, разогревал вчерашнюю пиццу, или то, что осталось от прошлого ужина, открывал банку темного пива и медленно пританцовывая под ритмы регги, сам того не замечая, подхватывал эту невидимую минорную бациллу, увлекающую в зыбучие пески его собственной «коробки боли».
С Заком было и легко, и тяжело, и просто, и сложно. Он ничего от Фрэнка не требовал, даже не звонил, никогда не приходил без приглашения. Иногда Фрэнк забывал о нем или ему так казалось, но где-то внутри тревожной ноткой перемен зрело странное ощущение, что именно этот парень и есть его «тихая гавань». А Тихая Гавань в свою очередь мучился непривычным для него чувством… То, что начиналось как просто секс, переросло в настоящую связь, во всяком случае так он это ощущал и ничего кроме сложностей это не сулило.
Они проводили ночи в дорогой квартире Френка или убогой норе Зака, состоящей из одной комнаты с окном где-то под потолком. Но, невзирая на место встречи, одно было неизменно… Вакуум невесомости, новое, рожденное ими белое солнце, некий идол - желание, висящее на тонком проводочке, как раскаленная электрическая лампочка, готовое в любую минуту рухнуть им же на головы. Их скользящие, сплетенные животами руки в первобытном сумасшедшем неистовом танце, в стремительном вертикальном пике. Агония страсти, когда двое, сползая в переливающуюся через край тишину, увязают в ней как в жидкой медовой субстанции, сливаются в одно нечто непостижимое, постепенно теряя скорость, высоту и пульсацию. Зак утыкался носом в маленькую ямочку за ухом Френка, прижимал его к себе за спину, все еще чувствуя его внутри, и не хотел, чтобы это кончалось, не хотел, чтобы опять пришла пустота. Пустота, что приносит в его жизнь боль… и память…
«По спине и ногам тянет стылой сыростью. Ночами воздух, почти осязаемо мокрый, не просто, как влажное нечто, прозрачное и невесомое, а как холодная субстанция, обволакивающая все тело, пробирающая до костей, превращающая одежду в мокрый холодный мешок, прилипающий к коже. И опять невозможно согреться, а значит никакого сна. Зубы с фарфоровым стуком отбивают дробь. Темнота, эта постоянная темнота. Только днем, когда солнце в зените, сквозь плотно закрытую деревянную крышку сюда проникает солнечный свет и песчаная пыль, что хрустит на зубах. Он ведет плечами, расправляет затекшие мышцы, указательным пальцем осторожно поправляет тяжелый стальной ошейник. Медленное движение головы вправо, влево, открывает рот до щелчка где-то внутри недавно выбитой челюсти, запрокидывает голову назад, хрустит шейными позвонками. Сколько он здесь — месяц, неделю, день, час… Сейчас время совсем остановилось, иногда ему кажется, что о нем совершенно забыли. Зачем он им? Он подтягивает ноги к груди, упирается локтями в колени, закрывает ладонями лицо. По запястьям, обдирая кожу, тяжело сползают стальные кандалы. «Если не жрать еще несколько дней, и вывихнуть большой палец, пожалуй, получится снять эти ебаные браслетки». Мысли медленные текут, как глицерин. «А толку-то, они сюда не спускаются…».
Машину подкидывает на колдобине и Зак открывает глаза. Как интересно устроена человеческая память, сколько всего умещается в одной голове, выдергивая на поверхность то одно, то другое событие. Столько всего произошло за каких-то пару месяцев. Теперь они ВМЕСТЕ, и что из этого выйдет не понятно ни одному из них. Но какого черта — сколько можно задыхаться и упоенно жалеть себя! Где там эта чертова любовь, может это она, так пусть болит, пусть выворачивает мертвой петлей…
Френк поправил зеркало заднего вида, поискал в бардачке сигареты и зажигалку, выцепил из пачки одну и закурил. Почему он ничего не чувствует, эта гребанная жизнь убила в нем все живое… или нет? До встречи с Заком ему казалось, что он проходит последнюю стадию своей болезни — отвращения к жизни, когда внутри уже не осталось ни слез, ни лезвий, хотелось бы, чтобы было больно, но не болит, а что же теперь? Сложно признаться самому себе в этом промахе. Одним махом сдаться и выдохнуть сердце в ледяную крошку. Нет, он еще не знает к чему все это. Может быть это тот самый человек, которого в глубине души всё равно ждёшь, в которого веришь, которого, несмотря ни на что, будешь ревновать, а может быть это очередной не-тот. Но нужно дать себе время и возможно в его душе наступит весна.
Уже больше месяца они катят по дороге, останавливаются в мотелях, шикарных гостиницах, и придорожных клоповниках, а иногда, словно герои старых американских фильмов, встречают рассвет сидя на капоте машины. Заку, сколько он себя помнил, нравилась именно такая жизнь. Он всегда был оболтусом с цыганской душой. «Люблю хаос — вся моя жизнь хаос…» -
мечтательно потягивая пиво, мурлычет он себе под нос и делает еще глоток. Его взгляд встречается в зеркале заднего вида со смеющимися желто-каре-зелеными глазами Фрэнка. Зак вскидывает голову, выставив подбородок и расплывается в сонной ответной улыбке: «Что улыбаешься? Не серьезный вы сегодня человек, господин Грилло, ох, не серьезный…»
читать дальше
понедельник, 24 июля 2017
Лег с головной болью в девять. Проснулся в четыре. Ощущение, будто квартира не его, хотя... ЕГО, конечно. ОН проснулся не от кошмара, просто на душе так... Мутно. Будто в плохо вымытый из-под молока стакан налили воды.
ОН повернул голову - Медведь крепко спал, обхватив руками подушку. ОН осторожно спустил ноги с кровати и поджал пальцы, едва коснувшись холодного пола. Повозил немного ногой, стараясь найти тапки. Как всегда, когда очень нужно, из двух предателей нашелся только один. Наверное вчера снова запнул под кровать... Пусть. В конце концов ОН только до кухни и обратно.
Свет не включил - ну его. За окном уже достаточно рассвело, чтобы можно было легко различить где и что. Хотя, кажется, ОН уже привык тут настолько, что с закрытыми глазами найти что нужно скорее всего не составило бы труда. Интересно попробовать. Но сейчас не лучшее время для экспериментов, а уж тем более с ЕГО умением находить приключения на ровном месте. Медведь спит. Да и как-то всё лень.
ОН налил себе молока - чуть больше пол кружки - с досадой подумав, что на утренний чай уже не останется. Да и пусть. Может, лимон есть...
ОН залез на стул полностью, скрестив ноги по турецки, держа двумя ладонями кружку, словно грея, передернул плечами - прохладно, зря ничего не накинул, но возвращаться не вариант.
ОН бездумно рассматривал кухню, прикидывая, что неплохо бы после работы заехать в магазин и купить молока, и лампочку в коридор, и... Взгляд зацепился за тёмный угол, куда ещё не проникли утренние сумерки, туда, где, казалось была дыра.
ОН был ребенком, которого любили. Просто так, потому что ОН это ОН. Это воспринималось как данность, как нечто, что будет всегда. ОН был корабликом, у которого где и сколько бы он ни плавал был берег. ОН точно знал, что на этой пристани он может быть собой, ЕГО там ждут. Ждали... А потом вдруг пристани не стало. И чувство, что кружишь на месте, где был остров и снова, и снова, и по кругу... Когда есть люди, которые тебя любят просто так, ни за что, это воспринимается как само собой разумеющееся. Об этом не думаешь - это просто есть. Ты можешь быть каким угодно для кого угодно, можешь не соответствовать или соответствовать чьему-то мнению, разочаровывать кого-то и только тут ТЫ по настоящему ТЫ, и любят тебя тут именно таким. И только когда этих людей не становится, понимаешь как мало на самом деле тех, кто просто так. Ни за что. Когда тыкаешься от берега к берегу, ищешь свою пристань и понимаешь, что ТАК мало любят. И дело не в плохих людях, хотя... Кого он обманывает, попадалось и такое говно, что даже вспоминать противно! И ОН в некоторых пристанях ошибался так... Ладно. Пусть.
Да он и сам про себя знает, что не пряник. ОН и сам уходил, оставлял, бежал. Просто... Прошло так много и так мало времени, и так хочется свою пристань. И чтобы просто так... Потому что ТЫ это ТЫ, чтобы любым, только бы любим. Только бы нужен.
Самая сильная тоска не по тем, кого больше нет, а по себе тому, когда те, кого любил и кто тебя любил, ещё были рядом. По себе тому, каким ты себя помнишь с ними. По времени когда шагаешь и не задумываешься, потому что даже если оступишься, будет кому поддержать и к кому вернуться. Кому от тебя ничего кроме тебя же самого не надо. Надо только чтобы у тебя всё было хорошо. По тому чувству, когда...
Свет включается и больно бьёт по глазам. ОН хмуро смотрит на то, как ЕГО Медведь забавно щурится на один глаз и морщится:
- Опять кошмаришь, да? - хриплым со сна голосом спрашивает Медведь.
ОН неопределенно пожимает плечами. Говорить лень, всё лень. Хочется впасть в анабиоз. Можно прямо так, сидя по-турецки. Только спиной бы на что-то опереться. ОН даже к молоку так и не притрагивается.
- Может принести успокоите...
ОН отрицательно мотает головой - ничего не надо. Странно, но становится теплее. Во всяком случае ЕМУ так кажется. Медведь долго и серьёзно смотрит ему в глаза и, видимо увидев то, что искал, отворачивается и подходит к холодильнику, открывает, секунд двадцать смотрит туда, задумчиво почесывая задницу, и закрывает. Смачно зевает, прикрывая рот тыльной стороной ладони, потягивается и поворачивается к НЕМУ:
- Пойдем спать, а?
ОН показывает на молоко "мол, иди, я допью и приду". Медведь мотает головой, забирает кружку, выливает молоко в раковину. ОН даже не успевает среагировать - попил, блин! - только вскакивает и резко подходит к раковине, где Медведь уже повернул вентель крана и чистая проточная вода смывает мутные капли в слив. "Символично" - мелькает в голове мысль. ОН улыбается шире - кажется, его Медведь тоже вот так же... смывает всё мутное.
ОН приваливается головой на плечо Медведя. Теплая кожа под щекой успокаивающе пахнет кремом. ЕГО кремом. ЕГО Медведь пахнет ЕГО кремом. Всё на своих местах. Пусть бы так подольше. ОН понимает, что хочет спать. Завернувшись в одеяло, с подушкой между ног. И чтоб Медведь обязательно рядом. Сегодня среда. Убил бы тех, кто придумал любой другой день, кроме выходных... Ну, может пятницу еще оставил бы, и то не факт.
Большая теплая ладонь Медведя ложится за затылок, пальцы осторожно перебирают волосы. Становится совсем хорошо.
- Мне с тобой повезло...
- Скажешь это, когда я тебе в очередной раз пиздюлей давать буду, - кажется, голос Медведя отдает горечью, но поднимать голову, чтобы посмотреть, снова лень.
- Ну так то за дело.
- И это скажешь потом, когда... Может всё-таки поваляемся? Время ещё есть...
- Мне лень, - доверительным шепотом сообщает ОН, прикрывая глаза. Мысль про анабиоз, пусть даже стоя, становится всё более соблазнительной.
- Тебя отнести? Я могу.
Медведь может. ОН не сомневается. Тихо-тихо смеется, не слышно, как в немом черно-белом кино и кивает. Взгляд цепляется за тот тёмный угол, куда ОН недавно смотрел. Сейчас, когда на кухне горит свет, видно, что пора бы пыль вытереть. И в углу. И с себя. И вообще. А пока...
У НЕГО есть Медведь, не без "но", но есть. У НЕГО есть ещё пристани, в которые ОН верит. ОН и сам для кого-то пристань, что тоже важно.
Так что есть так как есть. Пусть...
ОН повернул голову - Медведь крепко спал, обхватив руками подушку. ОН осторожно спустил ноги с кровати и поджал пальцы, едва коснувшись холодного пола. Повозил немного ногой, стараясь найти тапки. Как всегда, когда очень нужно, из двух предателей нашелся только один. Наверное вчера снова запнул под кровать... Пусть. В конце концов ОН только до кухни и обратно.
Свет не включил - ну его. За окном уже достаточно рассвело, чтобы можно было легко различить где и что. Хотя, кажется, ОН уже привык тут настолько, что с закрытыми глазами найти что нужно скорее всего не составило бы труда. Интересно попробовать. Но сейчас не лучшее время для экспериментов, а уж тем более с ЕГО умением находить приключения на ровном месте. Медведь спит. Да и как-то всё лень.
ОН налил себе молока - чуть больше пол кружки - с досадой подумав, что на утренний чай уже не останется. Да и пусть. Может, лимон есть...
ОН залез на стул полностью, скрестив ноги по турецки, держа двумя ладонями кружку, словно грея, передернул плечами - прохладно, зря ничего не накинул, но возвращаться не вариант.
ОН бездумно рассматривал кухню, прикидывая, что неплохо бы после работы заехать в магазин и купить молока, и лампочку в коридор, и... Взгляд зацепился за тёмный угол, куда ещё не проникли утренние сумерки, туда, где, казалось была дыра.
ОН был ребенком, которого любили. Просто так, потому что ОН это ОН. Это воспринималось как данность, как нечто, что будет всегда. ОН был корабликом, у которого где и сколько бы он ни плавал был берег. ОН точно знал, что на этой пристани он может быть собой, ЕГО там ждут. Ждали... А потом вдруг пристани не стало. И чувство, что кружишь на месте, где был остров и снова, и снова, и по кругу... Когда есть люди, которые тебя любят просто так, ни за что, это воспринимается как само собой разумеющееся. Об этом не думаешь - это просто есть. Ты можешь быть каким угодно для кого угодно, можешь не соответствовать или соответствовать чьему-то мнению, разочаровывать кого-то и только тут ТЫ по настоящему ТЫ, и любят тебя тут именно таким. И только когда этих людей не становится, понимаешь как мало на самом деле тех, кто просто так. Ни за что. Когда тыкаешься от берега к берегу, ищешь свою пристань и понимаешь, что ТАК мало любят. И дело не в плохих людях, хотя... Кого он обманывает, попадалось и такое говно, что даже вспоминать противно! И ОН в некоторых пристанях ошибался так... Ладно. Пусть.
Да он и сам про себя знает, что не пряник. ОН и сам уходил, оставлял, бежал. Просто... Прошло так много и так мало времени, и так хочется свою пристань. И чтобы просто так... Потому что ТЫ это ТЫ, чтобы любым, только бы любим. Только бы нужен.
Самая сильная тоска не по тем, кого больше нет, а по себе тому, когда те, кого любил и кто тебя любил, ещё были рядом. По себе тому, каким ты себя помнишь с ними. По времени когда шагаешь и не задумываешься, потому что даже если оступишься, будет кому поддержать и к кому вернуться. Кому от тебя ничего кроме тебя же самого не надо. Надо только чтобы у тебя всё было хорошо. По тому чувству, когда...
Свет включается и больно бьёт по глазам. ОН хмуро смотрит на то, как ЕГО Медведь забавно щурится на один глаз и морщится:
- Опять кошмаришь, да? - хриплым со сна голосом спрашивает Медведь.
ОН неопределенно пожимает плечами. Говорить лень, всё лень. Хочется впасть в анабиоз. Можно прямо так, сидя по-турецки. Только спиной бы на что-то опереться. ОН даже к молоку так и не притрагивается.
- Может принести успокоите...
ОН отрицательно мотает головой - ничего не надо. Странно, но становится теплее. Во всяком случае ЕМУ так кажется. Медведь долго и серьёзно смотрит ему в глаза и, видимо увидев то, что искал, отворачивается и подходит к холодильнику, открывает, секунд двадцать смотрит туда, задумчиво почесывая задницу, и закрывает. Смачно зевает, прикрывая рот тыльной стороной ладони, потягивается и поворачивается к НЕМУ:
- Пойдем спать, а?
ОН показывает на молоко "мол, иди, я допью и приду". Медведь мотает головой, забирает кружку, выливает молоко в раковину. ОН даже не успевает среагировать - попил, блин! - только вскакивает и резко подходит к раковине, где Медведь уже повернул вентель крана и чистая проточная вода смывает мутные капли в слив. "Символично" - мелькает в голове мысль. ОН улыбается шире - кажется, его Медведь тоже вот так же... смывает всё мутное.
ОН приваливается головой на плечо Медведя. Теплая кожа под щекой успокаивающе пахнет кремом. ЕГО кремом. ЕГО Медведь пахнет ЕГО кремом. Всё на своих местах. Пусть бы так подольше. ОН понимает, что хочет спать. Завернувшись в одеяло, с подушкой между ног. И чтоб Медведь обязательно рядом. Сегодня среда. Убил бы тех, кто придумал любой другой день, кроме выходных... Ну, может пятницу еще оставил бы, и то не факт.
Большая теплая ладонь Медведя ложится за затылок, пальцы осторожно перебирают волосы. Становится совсем хорошо.
- Мне с тобой повезло...
- Скажешь это, когда я тебе в очередной раз пиздюлей давать буду, - кажется, голос Медведя отдает горечью, но поднимать голову, чтобы посмотреть, снова лень.
- Ну так то за дело.
- И это скажешь потом, когда... Может всё-таки поваляемся? Время ещё есть...
- Мне лень, - доверительным шепотом сообщает ОН, прикрывая глаза. Мысль про анабиоз, пусть даже стоя, становится всё более соблазнительной.
- Тебя отнести? Я могу.
Медведь может. ОН не сомневается. Тихо-тихо смеется, не слышно, как в немом черно-белом кино и кивает. Взгляд цепляется за тот тёмный угол, куда ОН недавно смотрел. Сейчас, когда на кухне горит свет, видно, что пора бы пыль вытереть. И в углу. И с себя. И вообще. А пока...
У НЕГО есть Медведь, не без "но", но есть. У НЕГО есть ещё пристани, в которые ОН верит. ОН и сам для кого-то пристань, что тоже важно.
Так что есть так как есть. Пусть...
четверг, 20 июля 2017
Фэндом: Свидетели
Основные персонажи: Лукас Валденбэк, Филипп Ши
Пэйринг: Лукас/Филип
Рейтинг: R или PG-13
Жанры: Пропущенная сцена
Размер: Драббл, 3 страниц
Они просто шли по улице — незнакомцы среди других таких же случайных встречных. Ночь в городе похожа на бесконечную череду корпоративных посиделок под Новый Год, празднуемых в каждой забегаловке и ресторане. Всё вокруг светится и льется, огромные сияющие витрины, чужой смех, обрывки посторонних разговоров ни о чем, никому нет дела до прохожих, мимоходом взглянувших на чужое веселье.
Филипа изнутри распирало невероятное детское счастье. Лукас шел совсем рядом, обхватив его за плечи, прижимал к себе, что-то говорил и улыбался. Сейчас он не защищал территорию, не щетинился, он просто был тем парнем, которого так вкусно целовать. Половину из того, что говорил Лукас, Филип пропускал мимо ушей, всю эту ерунду про мотокросс, новый байк и спонсоров, он просто слушал его голос, ощущал тепло его тела совсем рядом со своим. Филип машинально кивал и улыбался его голосу и всей этой ерунде, о которой говорил Лукас.
— Не хочу возвращаться… — Лукас внезапно остановился посреди улицы. Он все еще придерживал Филипа за плечо и тот, не ожидая этой остановки и по инерции продолжая движение, чуть не завалился назад на Лукаса. — Придумай куда здесь можно пойти. Только без выкрутасов типа твоего клуба.
Филип огляделся по сторонам — знакомый район, через пару кварталов начнутся «спальники» и, если пройти напрямки, окажешься аккурат перед домом его матери. Вероятно, ее как всегда нет дома или спит укуренная. Филип прикидывал варианты, поглядывая на Лукаса, домой к Гейбу и Хелен ему тоже не хотелось, но притащить этого парня в ту трущобу, где он жил, как-то страшновато.
— ОК, пойдем. Одно место знаю, — он быстро взглянул на Лукаса.
— Там без людей? — Лукас отстраненно рассматривал улицу, он, привыкший к провинциальной тишине, уже порядком устал, — давай куда-нибудь, где можно просто побыть… Ну как это… ты и я… — он старательно подбирал слова, обходя сопливые «наедине» и «вдвоем», а то ведь привяжется, как банный лист к заднице.
— Без людей… — Филип склонил голову набок и чуть назад, «интересно, ты и я значит…»… — Ну так, пошли?
Спустя минут двадцать или чуть больше они оказались перед коричневой безликой высоткой.
— И что здесь? — Лукас с бестолковым видом уставился на Филипа.
— Место без людей…. — Филип направился прямо к дому, остановился перед дверью, над которой значилась цифра семь. Осторожно нажал на дверную ручку и попытался открыть дверь, — заперто… — Он поднял цветочный горшок с мертвым коричнево-серым растением и поискал в блюдце под ним. Ничего. «Совсем про меня забыла… отлично…». На секунду он задумался, а потом заглянул в большой синий мусорный бак, стоявший рядом с таинственной дверью и, с минуту порывшись в его недрах, сел на корточки, принялся возиться с замком, — ключа нет…. — бормотал он себе под нос, не обращая внимания на оторопевшего друга.
Лукас подошел к двери вслед за Филипом и теперь, стоя прямо за его спиной, наблюдал, как Филип пытается вскрыть замок с помощью обычной проволоки. Механизм щелкнул и дверь открылась. Филип задрал голову и через плечо взглянул на Лукаса, его глаза улыбались.
— Опа!
— Чья это квартира? — Лукас тревожно огляделся по сторонам.
— Тут живет моя мама… но ее сейчас здесь нет… Наверно опять с кем-то… В общем, заходи, — он поднялся с корточек и скрылся в полумраке за дверью.
Лукас нерешительно обернулся, словно проверяя пути отхода, уж больно все это выглядело незаконно, помялся у двери пару секунд и вошел внутрь. Квартира выглядела весьма неказисто. Она состояла из небольшого холла, переходящего в кухню и двух комнат, одна из которых была проходной. Посреди комнаты, в которой они находились, располагалась большая неубранная кровать, серый двухместный диван, большой телевизор на низкой подставке и уродливый оранжевый пуфик с ободранной плюшевой обивкой. Повсюду валялся какой-то хлам, пустые жестяные банки, одежда, и коробочки из-под сигарет. Белье на кровати было несвежим, подушки смяты, одеяло скомкано. Филип привычным движением подобрал с пола пару вещей и повесил их на спинку дивана.
— Кажется это плохая идея, — пробормотал он себе под нос и, грустно оглядевшись вокруг, опустил голову. Казалось вся эта обстановка причиняет ему щемящую мучительную боль.
— Ты здесь жил? — Лукас с плохо скрываемой брезгливостью рассматривал обстановку. — Где ты спал? — Филип жестом указал направление, Лукас прошел мимо него и заглянул в другую комнату.
Она оказалась совсем небольшой. Здесь стоял коричневый потрепанный диван, на котором лежали две подушки и свернутое в рулон одеяло. Дверцы стенного шкафа перекосило и они не закрывались, окно загораживали серые пластмассовые жалюзи. Лукас стоял в дверях, и во все глаза смотрел на чужой мир.
— Зато без людей, — Филип подошел сзади и, привстав на цыпочки, заглянул Лукасу через плечо. Он уже слегка «отрихтовал фасад», и выглядел убедительно-непринужденно, — шокирован роскошью? — Филипп чуть подался назад и, натянуто улыбаясь, обхватил Лукаса под руками поперек груди, — плохо скрываешь восхищение. Заходи.
Лукас ощущал тепло его тела, его дыхание щекотало шею и щеку от чего внутри поднималось протяжное ощущение томления. Этот парень волновал все его существо так сильно, что рядом с ним он не мог даже думать. Высвободившись из рук Филипа, Лукас вошел в комнату, прошел к окну и раздвинул пальцами жалюзи. В комнату ворвался прозрачно-серый поток дневного света. Комната от этого нисколько не выиграла, а только стала еще более убогой. Лукас беспомощно искал что-нибудь, что разорвет эту натянутую паузу. Филип тоже вошел в комнату и уселся на диван. Он стал каким-то отстраненным, словно надел привычную для этого места маску, будто комната добавила его к своему интерьеру.
Тишина стала почти осязаемой, Лукас отошел от окна, опустился рядом с Филипом на диван, и сразу без подготовки, как бы с разгона поцеловал его в рот, именно в рот не в губы быстрым касанием, а глубоко с языком. Теплые мягкие губы привычно разомкнулись под требовательным натиском, их зубы тихонько стукнулись, издав фарфоровый звук, Филип коснулся языком языка Лукаса, ласково пробежался от кончика по его правой стороне и обратно. Лукас сжал виски Филипа ладонями, разорвал поцелуй и, упершись лбом в его лоб, взглянул в карие чуть раскосые глаза.
Филип переводил взгляд с глаз друга на его губы и обратно. Пульс частой дробью барабанил внутри и кипятил кровь, возбуждение мешало сосредоточиться. Он медленно взялся за футболку Лукаса, сжал ткань в кулак и потянул его к себе, но Лукас высвободился из его рук, встал и, подхватив Филипа под мышки, уложил на диван. Коленом раздвинув его ноги, вытянул из-за спины Филипа рулон одеяла и откинул на пол. Филип послушно подчинялся всему, что с ним делали. Пока Лукас разгребал пространство, он просто сидел на диване, вытянув ноги, и, как во сне наблюдал за его действиями.
Лукас не отводил от Филипа глаз. Его взгляд словно плыл, подернутый масляной поволокой, Лукас шумно сопел и облизывал губы. Его руки шарили по телу Филиппа, лаская и задирая футболку. Он никак не мог справиться с молнией на джинсах, пальцы стали влажными и дрожали.
— Дай я, – Филип сам расстегнул молнию, приподнял бедра, помогая Лукасу снять с себя штаны. — Мы одни, никто не придет, я тоже этого хочу, не торопись — шептал он в самое ухо Лукаса. А тому так нетерпелось раздеть Филипа, прикоснуться к его обнаженной коже, что он и не слышал слов. — Тише-тише, тише-тише — шептал Филип, и эти его слова, прерывистое хриплое дыхание только подстегивали Лукаса, распаляя сильнее и сильнее. Он целовал ключицы, утыкался носом в шею, гладил белую кожу, оставляя на ней розовые следы, пробовал на вкус, вдыхал его запах.
Весь мир остановился, замер в трансовом сне. Пылинки повисли в воздухе, как в вакууме, каждая секунда превратилась в бесконечность, каждое касание отдавалось нервным импульсом в мозгу и разливалось салютом в сознании, многократно повторяясь. Все ощущения — зрительные, слуховые, вибрационные, обонятельные, вкусовые и тактильные слились в безумный кинестетический коктейль. Лукас слышал его сердце внутри своего собственного, дышал его дыханием, тонул в его глазах, смакуя вкус его кожи. То соленый как текилла, то апельсиново-сладкий как Гранд Марнье, то горький и терпкий как Амаретто, пьянящий, сводящий с ума. Лукас пил его маленькими глотками и никак не мог насытиться.
За окном давно стемнело, никто не пришел. Они лежали на узкой кровати, тесно прижавшись друг к другу, и слушали тишину. Филип лениво протянул руку и, щелкнув выключателем, включил маленький, подслеповатый светильник в виде божьей коровки, примостившийся на грязных обоях.
— Ты так это себе представлял? — спросил он божью коровку.
— Не знаю, наверное, — ответил Лукас потолку. — А ты?
— С тобой, да…
— А был еще кто-то? — Лукас быстро повернул голову и уставился на Филипа.
— Кажется, я уже говорил тебе, у меня был парень. — Тихо сказал Филип.
— Ты любил его?
— Нет, — голос Филипа стал еще тише, он словно боялся, что Лукас его расслышит.
— Нет? И спал с ним?
— Спал, — прошептал одними губами Филип.
— Один? Один парень?
— Нет… были другие, но я только …
— Что только? — Лукас поднялся с подушки.
— Не заводись, это было давно, надо же было нам с матерью что-то есть, — голос Филипа стал ровным, он положил руки за голову и уставился в потолок. — Ты Лукас, живешь на облаке, прости, что случайно уронил тебя…
Лукас откинулся обратно на подушку, в ушах звенело, горло перехватило, словно внутри застыл ком.
— Как это было?
— Я не уверен, что хочу об этом говорить. Просто было и все, — Филип повернул лицо в сторону друга, он пытался прочитать в его чертах то, что сейчас происходит в его голове, — в моей жизни было много всего о чем, наверно, не стоит вспоминать. Как ты и говорил «я познал жизнь, потому, что моя мамаша гребаная джанки»… — он медленно отвернулся.
Лукас поднялся на локте и теперь смотрел на Филипа сверху вниз.
— Я хочу знать…. Я хочу знать о тебе все.
— Звучит как обещание верности, — иронично усмехнулся Филип.
— Как-то ты говорил о «трех вещах», так вот теперь моя очередь, — Лукас аккуратно убрал непослушную прядку волос со лба друга, — расскажешь?
— Расскажу, но не теперь… Сейчас мне слишком хорошо, — Фидип повернулся на бок и, обняв Лукаса теплой рукой, уткнулся в его бок.
Лукас опустил на подушку, подтянул Филипа повыше и устроил на своем плече. В его голове сейчас было столько мыслей, что за их общим хором не получалось выделить хоть одну более-менее стройную и оформленную. Он коснулся губами темно-каштанового завитка на виске друга, вдохнул его запах и закрыл глаза. «Завтра или потом… я все о нем узнаю…»
ficbook.net/readfic/6050877
Основные персонажи: Лукас Валденбэк, Филипп Ши
Пэйринг: Лукас/Филип
Рейтинг: R или PG-13
Жанры: Пропущенная сцена
Размер: Драббл, 3 страниц
Они просто шли по улице — незнакомцы среди других таких же случайных встречных. Ночь в городе похожа на бесконечную череду корпоративных посиделок под Новый Год, празднуемых в каждой забегаловке и ресторане. Всё вокруг светится и льется, огромные сияющие витрины, чужой смех, обрывки посторонних разговоров ни о чем, никому нет дела до прохожих, мимоходом взглянувших на чужое веселье.
Филипа изнутри распирало невероятное детское счастье. Лукас шел совсем рядом, обхватив его за плечи, прижимал к себе, что-то говорил и улыбался. Сейчас он не защищал территорию, не щетинился, он просто был тем парнем, которого так вкусно целовать. Половину из того, что говорил Лукас, Филип пропускал мимо ушей, всю эту ерунду про мотокросс, новый байк и спонсоров, он просто слушал его голос, ощущал тепло его тела совсем рядом со своим. Филип машинально кивал и улыбался его голосу и всей этой ерунде, о которой говорил Лукас.
— Не хочу возвращаться… — Лукас внезапно остановился посреди улицы. Он все еще придерживал Филипа за плечо и тот, не ожидая этой остановки и по инерции продолжая движение, чуть не завалился назад на Лукаса. — Придумай куда здесь можно пойти. Только без выкрутасов типа твоего клуба.
Филип огляделся по сторонам — знакомый район, через пару кварталов начнутся «спальники» и, если пройти напрямки, окажешься аккурат перед домом его матери. Вероятно, ее как всегда нет дома или спит укуренная. Филип прикидывал варианты, поглядывая на Лукаса, домой к Гейбу и Хелен ему тоже не хотелось, но притащить этого парня в ту трущобу, где он жил, как-то страшновато.
— ОК, пойдем. Одно место знаю, — он быстро взглянул на Лукаса.
— Там без людей? — Лукас отстраненно рассматривал улицу, он, привыкший к провинциальной тишине, уже порядком устал, — давай куда-нибудь, где можно просто побыть… Ну как это… ты и я… — он старательно подбирал слова, обходя сопливые «наедине» и «вдвоем», а то ведь привяжется, как банный лист к заднице.
— Без людей… — Филип склонил голову набок и чуть назад, «интересно, ты и я значит…»… — Ну так, пошли?
Спустя минут двадцать или чуть больше они оказались перед коричневой безликой высоткой.
— И что здесь? — Лукас с бестолковым видом уставился на Филипа.
— Место без людей…. — Филип направился прямо к дому, остановился перед дверью, над которой значилась цифра семь. Осторожно нажал на дверную ручку и попытался открыть дверь, — заперто… — Он поднял цветочный горшок с мертвым коричнево-серым растением и поискал в блюдце под ним. Ничего. «Совсем про меня забыла… отлично…». На секунду он задумался, а потом заглянул в большой синий мусорный бак, стоявший рядом с таинственной дверью и, с минуту порывшись в его недрах, сел на корточки, принялся возиться с замком, — ключа нет…. — бормотал он себе под нос, не обращая внимания на оторопевшего друга.
Лукас подошел к двери вслед за Филипом и теперь, стоя прямо за его спиной, наблюдал, как Филип пытается вскрыть замок с помощью обычной проволоки. Механизм щелкнул и дверь открылась. Филип задрал голову и через плечо взглянул на Лукаса, его глаза улыбались.
— Опа!
— Чья это квартира? — Лукас тревожно огляделся по сторонам.
— Тут живет моя мама… но ее сейчас здесь нет… Наверно опять с кем-то… В общем, заходи, — он поднялся с корточек и скрылся в полумраке за дверью.
Лукас нерешительно обернулся, словно проверяя пути отхода, уж больно все это выглядело незаконно, помялся у двери пару секунд и вошел внутрь. Квартира выглядела весьма неказисто. Она состояла из небольшого холла, переходящего в кухню и двух комнат, одна из которых была проходной. Посреди комнаты, в которой они находились, располагалась большая неубранная кровать, серый двухместный диван, большой телевизор на низкой подставке и уродливый оранжевый пуфик с ободранной плюшевой обивкой. Повсюду валялся какой-то хлам, пустые жестяные банки, одежда, и коробочки из-под сигарет. Белье на кровати было несвежим, подушки смяты, одеяло скомкано. Филип привычным движением подобрал с пола пару вещей и повесил их на спинку дивана.
— Кажется это плохая идея, — пробормотал он себе под нос и, грустно оглядевшись вокруг, опустил голову. Казалось вся эта обстановка причиняет ему щемящую мучительную боль.
— Ты здесь жил? — Лукас с плохо скрываемой брезгливостью рассматривал обстановку. — Где ты спал? — Филип жестом указал направление, Лукас прошел мимо него и заглянул в другую комнату.
Она оказалась совсем небольшой. Здесь стоял коричневый потрепанный диван, на котором лежали две подушки и свернутое в рулон одеяло. Дверцы стенного шкафа перекосило и они не закрывались, окно загораживали серые пластмассовые жалюзи. Лукас стоял в дверях, и во все глаза смотрел на чужой мир.
— Зато без людей, — Филип подошел сзади и, привстав на цыпочки, заглянул Лукасу через плечо. Он уже слегка «отрихтовал фасад», и выглядел убедительно-непринужденно, — шокирован роскошью? — Филипп чуть подался назад и, натянуто улыбаясь, обхватил Лукаса под руками поперек груди, — плохо скрываешь восхищение. Заходи.
Лукас ощущал тепло его тела, его дыхание щекотало шею и щеку от чего внутри поднималось протяжное ощущение томления. Этот парень волновал все его существо так сильно, что рядом с ним он не мог даже думать. Высвободившись из рук Филипа, Лукас вошел в комнату, прошел к окну и раздвинул пальцами жалюзи. В комнату ворвался прозрачно-серый поток дневного света. Комната от этого нисколько не выиграла, а только стала еще более убогой. Лукас беспомощно искал что-нибудь, что разорвет эту натянутую паузу. Филип тоже вошел в комнату и уселся на диван. Он стал каким-то отстраненным, словно надел привычную для этого места маску, будто комната добавила его к своему интерьеру.
Тишина стала почти осязаемой, Лукас отошел от окна, опустился рядом с Филипом на диван, и сразу без подготовки, как бы с разгона поцеловал его в рот, именно в рот не в губы быстрым касанием, а глубоко с языком. Теплые мягкие губы привычно разомкнулись под требовательным натиском, их зубы тихонько стукнулись, издав фарфоровый звук, Филип коснулся языком языка Лукаса, ласково пробежался от кончика по его правой стороне и обратно. Лукас сжал виски Филипа ладонями, разорвал поцелуй и, упершись лбом в его лоб, взглянул в карие чуть раскосые глаза.
Филип переводил взгляд с глаз друга на его губы и обратно. Пульс частой дробью барабанил внутри и кипятил кровь, возбуждение мешало сосредоточиться. Он медленно взялся за футболку Лукаса, сжал ткань в кулак и потянул его к себе, но Лукас высвободился из его рук, встал и, подхватив Филипа под мышки, уложил на диван. Коленом раздвинув его ноги, вытянул из-за спины Филипа рулон одеяла и откинул на пол. Филип послушно подчинялся всему, что с ним делали. Пока Лукас разгребал пространство, он просто сидел на диване, вытянув ноги, и, как во сне наблюдал за его действиями.
Лукас не отводил от Филипа глаз. Его взгляд словно плыл, подернутый масляной поволокой, Лукас шумно сопел и облизывал губы. Его руки шарили по телу Филиппа, лаская и задирая футболку. Он никак не мог справиться с молнией на джинсах, пальцы стали влажными и дрожали.
— Дай я, – Филип сам расстегнул молнию, приподнял бедра, помогая Лукасу снять с себя штаны. — Мы одни, никто не придет, я тоже этого хочу, не торопись — шептал он в самое ухо Лукаса. А тому так нетерпелось раздеть Филипа, прикоснуться к его обнаженной коже, что он и не слышал слов. — Тише-тише, тише-тише — шептал Филип, и эти его слова, прерывистое хриплое дыхание только подстегивали Лукаса, распаляя сильнее и сильнее. Он целовал ключицы, утыкался носом в шею, гладил белую кожу, оставляя на ней розовые следы, пробовал на вкус, вдыхал его запах.
Весь мир остановился, замер в трансовом сне. Пылинки повисли в воздухе, как в вакууме, каждая секунда превратилась в бесконечность, каждое касание отдавалось нервным импульсом в мозгу и разливалось салютом в сознании, многократно повторяясь. Все ощущения — зрительные, слуховые, вибрационные, обонятельные, вкусовые и тактильные слились в безумный кинестетический коктейль. Лукас слышал его сердце внутри своего собственного, дышал его дыханием, тонул в его глазах, смакуя вкус его кожи. То соленый как текилла, то апельсиново-сладкий как Гранд Марнье, то горький и терпкий как Амаретто, пьянящий, сводящий с ума. Лукас пил его маленькими глотками и никак не мог насытиться.
За окном давно стемнело, никто не пришел. Они лежали на узкой кровати, тесно прижавшись друг к другу, и слушали тишину. Филип лениво протянул руку и, щелкнув выключателем, включил маленький, подслеповатый светильник в виде божьей коровки, примостившийся на грязных обоях.
— Ты так это себе представлял? — спросил он божью коровку.
— Не знаю, наверное, — ответил Лукас потолку. — А ты?
— С тобой, да…
— А был еще кто-то? — Лукас быстро повернул голову и уставился на Филипа.
— Кажется, я уже говорил тебе, у меня был парень. — Тихо сказал Филип.
— Ты любил его?
— Нет, — голос Филипа стал еще тише, он словно боялся, что Лукас его расслышит.
— Нет? И спал с ним?
— Спал, — прошептал одними губами Филип.
— Один? Один парень?
— Нет… были другие, но я только …
— Что только? — Лукас поднялся с подушки.
— Не заводись, это было давно, надо же было нам с матерью что-то есть, — голос Филипа стал ровным, он положил руки за голову и уставился в потолок. — Ты Лукас, живешь на облаке, прости, что случайно уронил тебя…
Лукас откинулся обратно на подушку, в ушах звенело, горло перехватило, словно внутри застыл ком.
— Как это было?
— Я не уверен, что хочу об этом говорить. Просто было и все, — Филип повернул лицо в сторону друга, он пытался прочитать в его чертах то, что сейчас происходит в его голове, — в моей жизни было много всего о чем, наверно, не стоит вспоминать. Как ты и говорил «я познал жизнь, потому, что моя мамаша гребаная джанки»… — он медленно отвернулся.
Лукас поднялся на локте и теперь смотрел на Филипа сверху вниз.
— Я хочу знать…. Я хочу знать о тебе все.
— Звучит как обещание верности, — иронично усмехнулся Филип.
— Как-то ты говорил о «трех вещах», так вот теперь моя очередь, — Лукас аккуратно убрал непослушную прядку волос со лба друга, — расскажешь?
— Расскажу, но не теперь… Сейчас мне слишком хорошо, — Фидип повернулся на бок и, обняв Лукаса теплой рукой, уткнулся в его бок.
Лукас опустил на подушку, подтянул Филипа повыше и устроил на своем плече. В его голове сейчас было столько мыслей, что за их общим хором не получалось выделить хоть одну более-менее стройную и оформленную. Он коснулся губами темно-каштанового завитка на виске друга, вдохнул его запах и закрыл глаза. «Завтра или потом… я все о нем узнаю…»
ficbook.net/readfic/6050877